Она кивает и накрывает свободной рукой наши сцепленные руки на столе.

— Хорошо. Я просто волнуюсь за тебя, и меня убивает то, что ты даже не хочешь поговорить со мной.

Проклятье. Она права.

— Прости, Спенс. Но дело не в тебе. — Это правда, ведь дело совсем не в ней. — Я немного забегался… Скоро снова игра, а у нас новички еле держат мяч.

Футбол. Да, достойное оправдание.

Спенс заметно расслабляется и дарит мне свою милую улыбку, в которую я влюбился однажды. Я и сейчас люблю эту улыбку.

— Я уверена, вы натаскаете их, — заверяет она, расслабившись. — Кстати, игра ведь в пятницу?

— Да. — Щурясь, я смотрю на Спенс. — Ты снова будешь занята?

Она виновато поджимает губы, но через мгновение широко улыбается.

— Нет. В пятницу я свободна. И если вы победите, а вы победите, я буду тусоваться с тобой на вечеринке и всю ночь мы будем заниматься любовью.

Обычно я бы игриво исправил ее — «детка, мы будем бешено трахаться», а затем бы любовался ее пылающим лицом. Но в этот раз я наклоняюсь через стол и просто целую ее в щеку.

— Это здорово, Спенс.

Я спокоен, не огорчен, а просто спокоен. Просто я не могу на это реагировать, ожидая сегодняшней встречи с Линдси. И гадая, к чему она приведет.

***

Я намеренно опоздал, сказал отцу, что приеду ровно в пять, но приехал на полчаса позже. До восьми осталось совсем мало времени, и он знает, что в восемь мне нужно быть в кампусе, чтобы встретиться со своим преподавателем. Но это ведь ложь. В восемь у меня встреча с Линдси.

Сегодня тренировка прошла раньше обычного, поэтому мое тело все еще ноет, когда я выхожу из машины и иду к дому. Сара видит мою скорченную рожу и качает головой. В детстве я постоянно дрался. Где бы ни был: в школе, на семейном отдыхе и даже в яслях, я всегда находил себе врагов. Если в детстве меня можно было просто назвать «задирой», то сейчас я был для Сары отпетым хулиганом.

— Это тренировка, Сара, я не дрался.

Она сердито оглядывает меня с головы до ног. На моих еще мокрых после душа волосах сидит капюшон от толстовки, на лице приличная щетина.

— Ладно, — смягчается она. — Сначала на кухню.

Я делаю, как велит моя старая няня, потому что Сара авторитет в этом доме. Забудьте, что мой папа заколачивает деньги в финансовом мире, ее это не волнует. Если ты не помыл руки перед едой, никакие миллионы не спасут тебя от гнева Сары.

Перед дверью в комнату мамы я замираю. Слишком долго я избегал с ней близкого контакта. Толкнув двери, все же нерешительно вхожу внутрь. В нос ударяет тяжелый запах медикаментов. Мама сидит на кровати, а женщина-сиделка расчесывает ей волосы. Они обе поворачиваются на звук моих шагов, и мамино лицо приобретает знакомое выражение: смесь счастья и обожания. Ее золотисто-карие глаза сверкают, когда она рассматривает меня с ног до головы.

— Мой Ангел, — шепчет она. — Ты вернулся.

Мое сердце сжимается в болезненный комок. Моя мама.

— Мама, — осторожно произношу я.

Ее выражение лица меняется, она, словно пытается понять слово, которое я только что произнес.

— Миссис Клэй, — наклонившись, говорит сиделка елейным тоном. Как с ребенком. — Это ваш сын.

Мама разглядывает меня и улыбается. Мне становится жутко. Я ведь понимаю, что она меня не узнает, и эта улыбка не настоящая. Это улыбка больного человека. Но я должен быть сильнее своих страхов.

— Мама, — снова говорю, присаживаясь рядом на стул. — Как ты себя чувствуешь?

— Мне хорошо, — отвечает она. — Все хорошо.

Сиделка, видимо удовлетворенная ее поведением, говорит, что подождет за дверью и быстро выходит. Когда мы с мамой остаемся наедине, мне становится жутко, но я быстро подавляю в себе это ненужное чувство.

— Как ты, мой Ангел? — интересуется мама, склонив голову набок.

Она сильно похудела. Хотя, мне это может лишь казаться. Круги под глазами это не самое заметное, что в ней изменилось. Я думаю, что болезнь вообще меняет людей.

— У меня все хорошо, мама.

— Тебя так долго не было, — с болью в голосе произносит она.

— Я жуткий эгоист. — Я не смотрю на нее, потому что мне стыдно.

— Ты хороший, — более бодрым тоном говорит она.

Не могу понять, помнит ли она меня или просто отталкивается от того, что ей сказала сиделка. Скорее всего, второе.

Мы обмениваемся еще несколькими фразами, прежде чем я замечаю изменения в ее поведении. Она начинает озираться и часто моргать темными ресницами.