Но знаете что? Эти нью-йоркские ковбои имели в банке «любимчиков». Они ценили одних управляющих (целовавших им зад) и с неприязнью относились к другим. Поэтому они приказали, чтобы результаты всех валютных сделок не оглашались до конца торгового дня. Затем они просматривали результаты и отдавали самые выгодные сделки своим фаворитам. И это невероятно меня бесило.

— Ты видел, какая фигня творится с распределением результатов сделок? — как-то вечером спросил я Рика после пары кружек пива. Я решил пойти с ним не в наше обычное место, а в другой бар, где мы могли бы спокойно поговорить наедине.

— Ну да, — кивнул он, глядя в свою кружку с пивом Sam Adams. — Я все ждал, когда же ты об этом заговоришь.

— Это просто невероятно, — выпалил я. — У какого-нибудь Джека есть миллион долларов на покупку японских иен, и такая же сумма есть у Джо, но в итоге Джо получает на 10 000 иен меньше! Это просто отвратительно!

— Да еще, возможно, и незаконно, — сказал Рик.

Я наклонился ближе к нему и прошептал:

— Пожалуй, я начну записывать разговоры этих ублюдков со мной.

— Я так и думал, что ты на это решишься. — Рик чокнулся своей кружкой с моей. — У тебя большие яйца и никаких мозгов.

После этого в течение довольно долгого времени я держал рот на замке, а глаза широко открытыми. Каждый раз, заметив сомнительную сделку, я делал копию документов и добавлял их к постоянно растущей пачке бумаг в моей квартире. Но держаться спокойно было все тяжелее. Эти барыги наверху становились все наглее и наглее. Они создавали фальшивые отчеты о прибыльности для клиентов пенсионного фонда, представлявшие их в лучшем свете, и в то же самое время скрывали убытки так, что никто не знал, насколько сильно они облажались.

Затем наше высшее руководство принялось вынуждать менеджеров жертвовать значительные суммы из личных рождественских бонусов на избирательные кампании «дружественных» государственных казначеев по всей стране. После избрания эти казначеи подписывали контракты с State Street на управление государственными пенсионными фондами, составлявшие многие миллиарды долларов. Я даже не особенно удивился, когда узнал, что один из высших чиновников ОАЭ, доктор Бин Харбаш, принял от нашей компании взятку, а взамен мы получили контракт на управление активами Abu Dhabi Investment Authority, составлявшими 2 миллиарда долларов. Судя по всему, команда руководителей SSgA была просто незнакома с американским законом о коррупции за рубежом [14] .

К 1994 году наша компания начала нарушать все больше законов. Я работал в State Street уже пять лет, и хотя я никогда не собирался оставаться там навсегда, меня начала мучить совесть.

А затем в крышку моего гроба был забит последний гвоздь. Операционный зал купил специальную систему, и предполагалось, что мы должны записывать все наши телефонные переговоры и договоренности на диктофоны. В принципе это нормально до тех пор, пока вы говорите об этом своему собеседнику. «Мистер Джонс, для вашей и нашей безопасности наш разговор записывается». Однако наши боссы не хотели, чтобы клиенты знали о факте записи. Это давало им возможность выбирать при необходимости нужные записи и притворяться, что всех остальных записей нет.

Такая деятельность называется прослушкой, и она совершенно незаконна. Когда дело заходит о записи разговоров, Массачусетс был и остается штатом, в котором обе стороны разговора должны дать на это согласие. В противном случае такие действия становятся преступлением.

— Мы не можем заниматься этой ерундой, Джо! — Я ворвался в офис своего менеджера и начал бегать по комнате, как дикий мустанг. — Если об этом узнают регулирующие органы, нам запретят заниматься банковской деятельностью до конца дней!

— Я знаю, Брэд, я знаю. — Он попытался меня успокоить. — Но именно этого они хотят.

— Да ну на фиг — я пошел к начальству!

Так я и сделал, и это привело к возникновению настоящей бури из дерьма. В какой-то момент к процессу подключились юристы, которые тут же начали спорить и суетиться. Разумеется, меня обозвали плохим болтливым мальчишкой. Менеджеры, завидев меня, делали каменные морды. И чем же все кончилось? Юристы быстренько издали письменную директиву о том, что, хотя подобная практика технически находится за пределами нормы, мы будем продолжать записывать разговоры без согласия собеседника. Мне казалось, что они просто хотят сказать другими словами что-то вроде: «Думаем, что мы делаем нечто незаконное, однако полагаем, что даже если кто-то об этом узнает, то нас отшлепают не слишком сильно».

Я отказался пользоваться этой системой. Мне назначили испытательный срок. Я настаивал на своем. А потом в операционном зале появились два сотрудника службы безопасности, которые проинформировали меня о том, что я должен покинуть банк, и попросили меня собрать вещи и двинуться на выход. Я улыбнулся им, встал ногами на сиденье своего кресла, раскинул руки в стороны и сделал для своих коллег, смотревших на меня с отвисшими челюстями, следующее заявление:

— Дамы и господа, коллеги, я хотел бы проинформировать вас о том, что я не увольняюсь из этого учреждения добровольно!