Присутствовавшие в зале сидели со сконфуженными лицами. Да, предпринятые ранее меры оказались бесполезными.

— И как, по-вашему, мы должны противостоять этой тактике? — спросил один из членов комитета.

— Я бы предложил правительству США ряд серьезных шагов, — ответил я — Масштабную атаку против секретных практик, принятых у швейцарских банкиров. Я бы предложил принять особый закон, нарушение которого влечет за собой судебное преследование. Думаю, что здесь было бы полезным надавить на министерство юстиции и заставить его сделать хоть что-то.

Они посмотрели друг на друга, и я понял, что эта мысль уже приходила им в голову.

— Я совершенно не хотел бы причинять вред своим коллегам, — сказал я, — которые были ограничены рамками швейцарского закона. Однако совсем другое дело — это люди, стоящие над ними, управляющие директора, члены советов директоров, председатели правлений банков, создатели этих схем и, прошу простить меня за это выражение, финансовые сутенеры. Я могу помочь вам обыграть их в их собственной игре.

— Вы готовы к этому? — спросил Роуч.

— Да.

На этом наше второе заседание подошло к концу. Они поблагодарили меня, я поблагодарил их, а затем ушел вместе со своим адвокатом, не забыв сказать, что скоро предоставлю им еще больше информации.

Думаю, что уже на следующий день Боб Роуч рассказал все Карлу Левину. Левин и сенаторы из его комитета взбесились и тут же призвали к открытым слушаниям на тему нарушения американских законов швейцарцами. Думаю, что Левин также позвонил в министерство юстиции и от души на них наорал. Почему я так считаю? Потому что через два дня после последнего заседания моим адвокатам позвонил Кевин Даунинг. Он был жутко, чуть не до потери сознания, недоволен тем, что я отправился в Сенат, дал присягу и публично рассказал о его драгоценном расследовании.

Политики выступили на передний план, изрядно смутив этим министерство юстиции — сотрудники министерства больше не могли игнорировать мои свидетельства и замалчивать скандал. Однако демократы и республиканцы в Сенате воздержались от открытых обвинений в коррупции или препятствовании правосудию, поскольку обе стороны знали, что в этом скандале завязаны все. Но у них не оставалось никакого другого варианта, кроме как вытащить данные о швейцарских номерных счетах и с замиранием сердца ждать, какие неприятные сюрпризы они увидят. Бедным политикам пришлось несладко. Мне очень интересно, сколько из них принялось в панике звонить своим швейцарским банкирам. Хотя мои показания были засекречены, я знал, что на Капитолийском холме скоро грянет буря.

Что касается меня, я просто сидел на месте и с улыбкой наблюдал за происходящим. Я вытащил чеку гранаты и бросил ее в комнату, а теперь ждал, кто в ней останется в живых.

Впервые в истории казалось, что швейцарская банковская секретность вот-вот рассыплется как карточный домик.

Наступил январь 2008 года, и я вновь вернулся в Женеву. Я был свободным человеком, как минимум, на какое-то время.

Холодные ветры проносились над озером, а Швейцарские Альпы были плотно укутаны снегом, дышать этим холодным воздухом было все равно, что чистым кислородом. Приятно было находиться так далеко от скользких щупалец неблагодарного министерства юстиции. Я выложил все, что знал, Сенату США, отдал все материалы, какие у меня были. Я планировал и дальше делиться информацией с Комитетом, налоговой службой и комиссией по ценным бумагам. Ответная реакция правительственных чиновников была благодарной и даже теплой, но я знал, насколько неустойчиво мое положение, и не тешил себя иллюзиями. Для Карла Левина и его сотрудников я был мужественным изобличителем, но Кевин Даунинг воспринимал меня, как скорпиона в своем тапке.

Министерство юстиции позволило мне отправиться домой в Женеву, но я был уверен, что Даунинг как-нибудь и когда-нибудь попытается до меня дотянуться. Его бесило то, что я обратился к другим ветвям правительства США. Я знал, что теперь, когда Сенат уже в курсе, Даунинг будет вынужден возбудить ряд уголовных дел, и я был совершенно уверен, что на одном из постановлений будет значиться и мое имя. Возможно, комитет Карла Левина и воспринимал меня как посланца богов — Сенат мог защитить меня от швейцарцев, но только не от этого мстительного козла Даунинга, который легко мог обвинить меня в соучастии в налоговом мошенничестве. И если ему представится такая возможность, он ею воспользуется. В этом у меня не было никаких сомнений.

И все же, слушая хлопки бутылок новогоднего шампанского, я чувствовал, что меня наконец-то отпускает напряжение. Больше не нужно стучаться в разные федеральные агентства и доказывать свою искренность и ценность.

Я не собирался сидеть в своей прекрасной женевской квартире и рефлексировать. Жизнь продолжалась — нужно было работать над новыми проектами, ходить на вечеринки, встречаться с женщинами. Вместе с моим близким другом Дейвом, умевшим распознавать хорошие стартапы и находить для них инвесторов, я занялся сделками в области частных инвестиций. Я слетал в Мумбаи и встретился с индийским министром нефти и газа, с которым мы подписали сделку на куплю-продажу американского «чистого» угля.