Шрифт:
Из-за чернеющей изгороди донесся ее голос:
– Чтоб вас черти взяли! Мошки, водяные клопы, жуки, а теперь Marasmius oreadis. Боже, как они растут!
– Что растет?
– Я же говорю, Marasmius oreadis! Или я, или они, но думаю, что я их одолею. Вот вам! Вот вам! Вот!
Он пошел прочь от изгороди, от удушающего насоса и резкого голоса. Жена ждала его на веранде. Фортнум уже хотел что-то сказать, когда в комнате шевельнулась какая-то тень. Послышался скрип, повернулась дверная ручка. Том исчез в подвале. Фортнум почувствовал, будто что-то ударило его в лицо. Он зашатался. Все было ошеломляюще знакомо, как в снах наяву, где знаешь все наперед, где слышишь слова, прежде чем их произнесут.
До него вдруг дошло, что он стоит и пялится на дверь, что вела в подвал. Цинтия увлекла его в комнату.
– Что? Том? О, я уступила. Эти проклятые грибы так важны для него. Кроме того, им на пользу пошло, что он высыпал их в подвал: теперь они растут прямо на земле.
– Пошло на пользу? – услышал Гай свой голос.
Цинтия схватила его за плечо.
– Что с Роджером?
– Он ушел.
– Ох, уж эти мужчины!
– Нет, тут другое, – ответил он. – Последние девять лет я видел Роджера ежедневно. Когда знаком с человеком так хорошо, знаешь, как у него дела дома: мир или кипящий котел. Его еще не окутал запах смерти. И он не бросился в безумную погоню за своей молодостью. Нет, нет, я готов присягнуть, готов спорить на последний доллар, что Роджер…
Зазвенел дверной звонок. Почтальон молча вошел на веранду и остановился с телеграммой в руке.
– Мистер Фортнум?
Пока он открывал конверт и развертывал телеграмму, Цинтия зажгла свет.
«Я еду в Новый Орлеан. Освободился на минуту. Не принимайте, повторяю, не принимайте никаких посылок!
Роджер»
Цинтия подняла взгляд от бумаги.
– Что он имел в виду? Я ничего не понимаю.
Но Фортнум уже был у телефона и поспешно набирал номер.
– Станция? Полицию, срочно!
В 10.15 телефон зазвонил в шестой раз за вечер. Фортнум схватил трубку.
– Роджер! Где ты?
– Где я? – беззаботно ответил Роджер. – Ты отлично знаешь, где я. Это твоих рук дело. Мне надо было обидеться.
Цинтия по знаку Фортнума подбежала к отводному телефону на кухне.
– Роджер, клянусь, что ничего не знаю. Я получил от тебя эту телеграмму…
– Какую телеграмму? – спросил Роджер. – Я не посылал никакой телеграммы. Полиция ворвалась в наш поезд и вытянула меня на каком-то полустанке. Я потому и звоню тебе, чтобы ты освободил меня от них. Гай, если это какая-то шутка…
– Но, Роджер, ты же исчез из дому!..
– Я уехал по делам. Если ты называешь это исчезновением… Я сказал об этом Дороти и Джо.
– С ума сойти, Роджер. Тебе ничего не грозит? Тебя никто не шантажирует? Никто не заставляет так говорить?
– Я превосходно себя чувствую, здоров, свободен и ничего не боюсь.
– Но, Роджер, а как же твои предчувствия?
– Вздор! Как видишь, со мною все в порядке.
– Но, Роджер!
– Слушай, будь так добр, оставь меня в покое. Позвони Дороти и скажи ей, что я буду дома через пять дней. Как она могла забыть?..
– Забыла, Роджер. Так что, увидимся через пять дней?
– Через пять, клянусь.
Голос Роджера звучал убедительно и сердечно. Фортнум помотал головой.
– Роджер, – сказал он, – это самый безумный день в моей жизни. Значит, ты не сбежал от Дороти? Ради бога, мне-то ты можешь сказать.
– Я люблю ее всем сердцем. Гай, с тобой хочет поговорить лейтенант Паркер из полиции в Риджтауне. До свидания, Гай.
– До…
Но лейтенант уже взял трубку и говорил, не стесняясь с выражениях. Чего, спрашивается, Фортнум хотел добиться, впутывая полицию в это дело? За кого он их принимает? Чего он хочет? Чтобы этот, так называемый друг, был задержан, или его можно выпустить?
– Выпустить, – сумел вставить Фортнум в этот поток слов. Он положил трубку и ему показалось, что он слышит голос, призывающий всех садиться, и могучий рев поезда, покидающего станцию в двухстах милях к югу. В комнату вошла Цинтия.
– Я так глупо себя чувствую, – сказала она.
– А что, по-твоему, чувствую я?
– Кто же мог послать эту телеграмму? И зачем?
Он налил себе виски и долго стоял посреди комнаты, разглядывая стакан.
– Я рада, что с Роджером все в порядке.
– Вовсе нет, – сказал Фортнум.
– Но ты же только что говорил…
– Я ничего не говорил! Он послал эту телеграмму, а потом изменил свое мнение. Но почему? Почему? – Фортнум потягивал виски, меряя комнату шагами. – Что значит это его предостережение насчет посылок? Единственную посылку, которая пришла к нам в этом году, получил Том… – голос его замер. Прежде чем он успел сделать хоть шаг, Цинтия уже была у корзинки и доставала смятую бумагу упаковки, обклеенную марками. Почтовый штемпель извещал: «Новый Орлеан. Луизиана». Цинтия взглянула на мужа.