Дальше пошли незаявленные тосты, они поднимались с такой частотой, что если добросовестно выпивать за все, что провозглашали ораторы, то шансов дотянуть в пристойном виде до конца ужина практически нет. Дозировка пафоса постепенно снижалась, и вдруг встал Длинный Хосе, угрожающе нависнув над столом:

— Вы все чудовищные злодеи! Смотрите: есть чистая планета с прекрасными океанскими пляжами, лазурной водой — и ни души! Теперь представьте себе, что будет, если ваш проект осуществится. Через двадцать тысяч лет там на лучших пляжах ступить будет негде от жирных тел отдыхающих! Кудахчут мамаши, кричат капризные дети… Бр-р-р… Хорошо бы ваш проект провалился в тартарары. Но не провалится ведь, зараза, раз уж я в него ввязался. И зачем ввязался? — Хосе на этих словах опрокинул стопку граппы и кофейную чашку кальвадоса подряд, выкрикнул:

— Какие же вы все мизантропы! — сел и, подперев голову руками, уставился свирепым взглядом в одну точку между дверью и окном, в котором на фоне гаснущего неба чернел соседний хребет.

Ноев ковчег

Прошел месяц. Все участники мозгового штурма получили приглашение: «15 октября в 19:00 в большом актовом зале факультета специальной и общей физики состоится торжественное фантастическое представление „Ноев ковчег“. Присутствие участников проекта „47 Либра“ строго обязательно».

Последняя фраза звучала столь интригующе, что участники явились почти в полном составе. И не только участники. Зал был забит до отказа — те, кому не хватило мест, стояли вдоль стен. Наконец открылся занавес.

Зазвучали фанфары и барабаны из «Восхода солнца» Рихарда Штрауса. На пустую сцену вышел дипломник кафедры планетологи в сандалиях и в простыне, в седом растрепанном парике, с такой же бородой на завязках, с пластиковым нимбом на голове и с огромным посохом. Сердито исподлобья оглядев зал, он ударил себя кулаком в грудь и разразился монологом:

— Я, патриарх, добродеятель Ной,

сим заявляю протест

против нахлынувшей скверны земной,

скрывшей всю сушу окрест.

При этом Ной яростно стукнул посохом, и, к изумлению публики, посох ушел на треть в пол. Ной попытался вытащить посох, но тщетно. Зал зашушукался: как они это подстроили? Видимо, сделали дырку в полу и залили монтажной пеной. Ной, изобразив секундное смущение, махнул рукой на торчащий посох и продолжил:

— Тут вам Гоморра, а здесь Содом,

тот гомофоб, тот гей,

здесь лепрозорий, а там дурдом,

и не видать идей.

Подло грешат что бушмен, что финн,

что иудей, что грек.

Розг бы им всыпать пониже спин,

вставить духовных скреп!

Старательно изобразив зверское вожделение, Ной завершил констатирующую часть монолога, обошел сцену, держа руки за спиной, пристально оглядел зал и, вскинув руку с вытянутым указательным пальцем вверх, перешел к конструктивной части:

— Я объявляю, что, сделав вчера

точный расчет и кросс-чек,

установил, что настала пора

строить великий ковчег.

Ибо спасет от греха только он

праведных жен сорок штук,

тварей по паре на тысячу тонн,

скот и магистров наук.

А за судьбу беспросветной Земли

я и гроша не дам.

За работу, дети мои,

Сим, Иафет и Хам!

На сцену выбежали трое студентов, наряженные, как Ной, только без нимбов, двое с шевелюрами и бородами черного цвета, один (Хам) — ярко рыжего. У каждого на простыне было крупно написано имя. Зазвучала бессмертная мелодия из диснеевских «Трех поросят», и все четверо, напевая «строим, строим наш ковчег, наш ковчег», бегом потащили из-за кулис аудиторные столы, складывая их в фигуру детского кораблика, размером почти со сцену. Выложив столами контур, они не остановились и стали ставить второй ряд — столы на столы.

— Похоже, они обчистили все аудитории этажа, — послышалось из зала.

Закончив второй ряд, принялись за третий.

— Кажется, они обчистили и два других этажа, — уточнили в первом ряду.

Но Ной с сыновьями на третьем ряду не остановились и стали громоздить четвертый, для чего им приходилось поднимать столы на вытянутых руках, вставая на цыпочки.

Наконец, четвертый ряд закончен, и Ной снова обращается к залу:

— Вот он, красавец, готов бороздить