[И. С. Бах — в городской магистрат. — Лейпциг, 15.VIII. 1736 г.]

67 (II/382) [130]

[…] Ваше превосходительство и [Ваши] высокоблагородные светлости благосклонно довели вчера до моего сведения то, с чем выступил против меня господин кантор здешней школы св. Фомы, и при этом повелели незамедлительнейше представить [все], что я имею на то возразить. И хотя поданная им жалоба, по существу, касается не одного меня, а и господина надзирателя школы — апелляционного советника Штиглица, с согласия которого (в силу принадлежащих ему полномочий, определяемых школьным уставом, утвержденным высокоблагородным и высокомудрым магистратом) ассистент [Иоганн Готлоб] Краузе, самоуправно и незаконно смещенный кантором, был восстановлен в своей должности, — тем не менее я, подчиняясь приказанию Вашего превосходительства и [Ваших] высокоблагородных светлостей, намереваюсь, поскольку упомянутый господин школьный надзиратель в ту пору отсутствовал, изложить и представить, сообразно со своей совестью, истинные обстоятельства дела, дабы господину кантору в его неправомерном иске было отказано и [дабы было ему] указано на [обязанность блюсти] послушание и почтение в отношении вышестоящих лиц. <…>

После того как приблизительно 8 недель тому назад должность первого ассистента сделалась вакантной, господин кантор заместил ее первым учеником и вторым ассистентом Иоганном Готлобом Краузе, против чего (с. 64) я не имел никаких возражений, поскольку, во-1-х, в функциях второго и третьего ассистента он держал себя так, что на него не поступало никаких нареканий, и[, во-2-х, ] школьный устав (п. 77) недвусмысленно предписывает, что на место первого ассистента всегда должен назначаться первый ученик и лишь в случае недостаточной его подвинутости в музыке — следующий [за ним по успеваемости], и то [лишь] с ведома господина надзирателя, — что, однако, в данном случае не должно было иметь места, поскольку оный имел уже три ассистентуры, а вторая ассистентура требует гораздо большей подвинутости в музыке, чем первая, ведь второй ассистент по праздникам с утра и пополудни должен руководить музицированием в той церкви, которую инспектирует господин проректор, тогда как первому ассистенту вовсе не приходится руководить. Но когда прошло уже несколько недель пребывания оного [Иоганна Готлоба Краузе] на этой должности, господин кантор 10 июля послал ко мне второго ассистента, Кюттлера, и велел доложить, что вынужден переместить первого ассистента [Иоганна Готлоба] Краузе, ибо считает его непригодным к первой ассистентуре, и намеревается снова сделать его вторым, а Кюттлера — первым ассистентом. Я ответил, что ему надлежит знать, кто пригоден, а кто нет, и что, коль скоро дело обстоит так, я не возражаю, но [при этом] высказал пожелание, что надо было получше его проверить с самого начала. Ваше превосходительство и [Ваши] высокоблагородные светлости, таким образом, могут видеть, что он [фактически] предоставил мне право голоса в вопросе о замещении должностей ассистентов. Смещенный ассистент обратился ко мне по этому поводу с жалобой; я же адресовал его к господину кантору: коль скоро он думает, что смещен по какой-то другой причине, пусть по-хорошему с ним поговорит, а я ничего не буду иметь против того, чтобы он остался [на прежнем месте]. Вслед за тем он несколько раз подходил к кантору с просьбами, но ничего не мог добиться; тогда он попросил, чтобы тот хотя бы сказал ему, по какой причине он его снял; и тут кантор, наконец-то, опрометчиво признался, что снял его из-за меня, ректора, так-как когда-то, когда я отстранил — впредь до отбытия наказания — <Готфрида Теодора> Краузе (после чего тот убежал), я сказал, что тем временем первым (с. 65) ассистентом будет он[, Иоганн Готлоб Краузе, ] и тем самым посягнул на его[, кантора, ] права, ибо ассистентов ставит кантор, а не ректор. (О том, действительно ли я, как утверждает господин Бах, взял на себя единоличные полномочия в деле замещения первой ассистентуры, Ваше превосходительство и [Ваши] высокоблагородные светлости легко могут судить сами.) 2 дня спустя, 12 июля, в беседе с господином надзирателем я изложил ему это дело и получил от него решение, каковое Ваше превосходительство и [Ваши] высокоблагородные светлости, несомненно, призна'ют в высшей степени правомерными: «Коль скоро у кантора не было никакой другой причины, кроме этой, и коль скоро он был столь опрометчив, что предал оную огласке среди учеников, — согласиться со смещением первого ассистента нельзя, так что пусть он остается в своей должности». Вслед за тем я вызвал господина кантора к себе, чтобы поговорить с ним об этом деле, и тут он тоже признался, что произвел данное перемещение именно по вышеуказанной причине. Я сделал ему внушение, объяснив, что отстранить и снять — не одно и то же и что нет ни малейшей доли правдоподобия в том, что я назначил кого-либо на уже занятое место. Ни господин надзиратель, ни я не пошли бы на подобные вещи. Одновременно я довел до его сведения решение господина надзирателя и наложил запрет на смещение ассистента. Теперь-то он не имел права предпринять фактическое смещение до тех пор, пока не получит от надзирателя и от меня новое на сей счет решение, а если его это не удовлетворяло, он должен был обратиться по данному поводу к господину надзирателю. Однако он, невзирая ни на что, все же произвел смещение ассистента, о чем я узнал в воскресенье в церкви. Таким образом, у меня было достаточно оснований на то, чтобы восстановить смещенного ассистента; тем не менее — желая пощадить авторитет кантора в глазах общественности, коего у него и без того временами не хватало, так что ему неоднократно приходилось [за недостатком собственного авторитета] прибегать к моему, — я написал ему письмо, в коем разъяснил, сколь далеко зашел он в своем проступке, предприняв в вышеобрисованных обстоятельствах сие перемещение ради того, чтобы отомстить за воображаемое вмешательство в свои полномочия, да еще так, что при этом пострадал (с. 66) невиновный. И хотя я мог бы восстановить смещенного ассистента, я все же, дабы пощадить репутацию кантора, счел, что лучше будет, если он сделает это сам, ибо такой способ [уладить конфликт] пошел бы на пользу нам обоим. В ответ на это он 17 июля передал мне через проректора, что письмо мое прочитал с удовольствием и что он и сам очень хотел бы, чтобы дело уладилось по-хорошему. В конце концов, он, пользуясь посредничеством господина проректора, обещал, что на первом же уроке пения восстановит [в полномочиях] смещенного ассистента. Однако впоследствии оказалось, что над господином проректором он надругался точно так же, как и надо мною. Ибо обещанного и взаимосогласованного восстановления [ассистента] так и не последовало. Я сделал ему напоминание, но в ответ услышал, что он на 14 дней уезжает, что мне надо только потерпеть до его возвращения, а уж тогда он все устроит. Что ж, и на это я согласился. Но вот прошло уже 10 дней после его возвращения, а ничего такого так и не последовало. Тогда я — в прошлую субботу — написал ему еще одно письмо, в коем осведомился, как понимать такую проволочку, [и пояснил, что, ] мне кажется, он не желает сдержать свое обещание. Тем самым я хотел дать ему понять, что, если он в тот же день не восстановит ассистента, в воскресенье утром я сам непременно это сделаю в силу распоряжения, каковое было получено мною ранее от господина надзирателя и с тех пор было им повторено еще раз. Но на это он ни лично, ни через кого бы то ни было не ответил мне ни слова, не говоря уже о том, чтобы сделать то, что от него требовалось. Так что да рассудят Ваше превосходительство и [Ваши] высокоблагородные светлости сами[, как следует квалифицировать] такое поведение по отношению к господину надзирателю и ко мне; и разве не мог я с полным правом предпринять восстановление [ассистента] в [его] полномочиях? Поэтому я приказал обоим ассистентам, чтобы каждый [из них] снова занял свое прежнее место, и [предупредил, что], поскольку это предписание делается по распоряжению и с одобрения господина надзирателя, то всякий (кроме [Иоганна Готлоба] Краузе), кто посмеет взять на себя обязанности первого ассистента, будет рассматриваться как противящийся не только мне, но и господину надзирателю, (с. 67) что с необходимостью повлечет за собой суровые наказания, от коих я и хочу всех предостеречь. Как только первый ассистент, по моему приказанию, известил об этом господина кантора, тот немедленно побежал к господину суперинтенденту <C. Дайлингу> и подал на меня ту самую необоснованную жалобу, каковую затем, не получивши от него желанного решения, он и представил Вашему превосходительству и [Вашим] высокоблагородным светлостям, одновременно заявив, что в среду, а это значит позавчера, передаст дело в консисторию. И хотя господин суперинтендент не вынес никакого решения, сочтя лишь, что об обстоятельствах дела ему нужно справиться у меня, а само дело ни им, ни консисторией не может быть разрешено без предварительной консультации с господами патронами и господином надзирателем, — тем не менее кантор, под предлогом якобы полученного [им] от господина суперинтендента распоряжения, вынудил второго ассистента, Кюттлера, снова покинуть церковь св. Николая и перейти с ним в первый хор, в церковь св. Фомы, откуда он с большим шумом изгнал уже певшего там ассистента [Иоганна Готлоба] Краузе. Я [прямо] из церкви отправился к господину суперинтенденту, чтобы справиться, давал ли он подобное распоряжение, но [в ответ] услышал, что он ничего не говорил, кроме того, что я уже привел выше. Тогда я рассказал ему всю историю так, как изложил ее здесь Вашему превосходительству и [Вашим] высокоблагородным светлостям, и он полностью одобрил мое поведение в данном вопросе, согласившись, что до возвращения господина надзирателя должно оставаться в силе отданное мною по приказу господина надзирателя распоряжение, ибо правильнее будет, если кантор уступит господину надзирателю и ректору, а не они ему. Я дал об этом знать господину кантору, но тот ответил, что ни в коем случае не станет с этим считаться, чего бы это ему ни стоило. Когда же оба ассистента пополудни снова направились каждый на свое место согласно данному мною указанию, кантор опять-таки с шумом и криком выгнал [Иоганна Готлоба] Краузе из хора и приказал воспитаннику Клаусу петь вместо ассистента, что тот и сделал (а после службы приходил ко мне просить по сему поводу прощения). Так как же господин кантор может утверждать, что пел не [наш] ученик, а некий (с. 68) студент? Другого же ассистента, Кюттлера, — за то, что тот меня послушался, — он выгнал вечером из-за стола. Из всего этого Ваше превосходительство и [Ваши] высокоблагородные светлости могут заключить, что жалоба господина кантора необоснованна, — будто бы я недавно без его ведома и согласия неправомочно присвоил себе право назначать ассистента в первом хоре и сделал ассистента по второму хору ассистентом по первому. Поставить ассистента — не такое уж великое дело, чтобы из-за этого я вдруг стал причинять кому-либо огорчения, да я такого никогда и не требовал, и никогда не стану требовать, — хотя я, разумеется, требую сохранения за мной полномочий, определяемых уставом школы, и надеюсь, что они будут защищены. Господин кантор перевернул наизнанку все, что зафиксировано в уставе: разве не могу я, с ведома и согласия господина надзирателя, восстановить ассистента, просто в пику ректору смещенного кантором против воли господина надзирателя и ректора, [- разве не могу я восстановить ассистента, ] когда сам господин кантор не желает сделать этого, хотя сам же обещал это сделать и тем самым [фактически] признал, что мальчик-то отнюдь не непригоден, как и без того явствует из вышеизложенного? В силу сего покорнейше прошу Ваше превосходительство и [Ваши] высокоблагородные светлости отказать господину кантору в его неуместном и необоснованном иске и потребовать от него, чтобы он удовольствовался ныне действующим предписанием, выпущенным с ведома господина надзирателя, а также вынести ему строгое порицание за строптивое непослушание по отношению к господину надзирателю и ко мне, дабы впредь он не предпринимал подобных шагов без согласия вышестоящих лиц и вопреки школьному уставу, утвержденному высокоблагородным и высокомудрым магистратом, да и вообще отправлял бы свою службу с большим прилежанием. Здесь не место обращаться к Вашему превосходительству и [Вашим] высокоблагородным светлостям с жалобами на него, что я и оставляю за собой до другого раза; но не могу не указать хотя бы только на одно: те невзгоды и, более того, несчастья, какие достались бедному обратившемуся в бегство Готфриду Теодору Краузе, восходят исключительно к нерадивости господина кантора. Ибо если бы он, как ему и надлежит, сам пошел на (с. 69) свадебную службу, чему ничто не препятствовало, и не полагал бы, что управлять [хором] на такой службе, где исполняется только хорал, ему не пристало (по каковой причине он пропустил уже не одну такого рода службу, например, совсем недавно — крёгелевскую, на что жаловались людям музыканты Вашего превосходительства и [Ваших] высокоблагородных светлостей), то у упомянутого Краузе не было бы повода учинять такие эксцессы в церкви и вне ее, за которые самим высокоблагородным и высокомудрым магистратом были назначены столь суровые кары.

[И. А. Эрнести — в городской магистрат. — Лейпциг, 17.VIII. 1736 г.]

68 (I/35) [131]

[…] Ваше превосходительство и [Ваши] высокоблагородные светлости все еще предержат в благосклонной памяти все то, что я чувствовал себя вынужденным доложить Вам по поводу беспорядков, вызванных установлениями ректора здешней школы св. Фомы господина магистра Эрнести [и происшедших] 8 дней тому назад во время публичного богослужения. А поскольку сегодня до и после полудня опять произошло нечто подобное и мне, во избежание всеобщего возбуждения и замешательства в церкви и нарушения богослужения, пришлось пойти на то, чтобы самому руководить исполнением мотетов, а затем поручить [сольное] пение одному из учащихся, а также [поскольку] все это с каждым разом, видимо, будет усугубляться и [поскольку] без Вашего, как высоких покровителей, энергичного вмешательства мне в будущем при исполнении моих обязанностей вряд ли удастся справиться с вверенными мне учениками, а стало быть, и избежать обвинений, когда все это выльется в еще более частые и, быть может, непоправимые беспорядки, — постольку не могу воздержаться от того, чтобы и об этом надлежащим образом доложить Вашему превосходительству и [Вашим] высокоблагородным светлостям с покорнейшею просьбою, дабы Вы соизволили безотлагательно остановить, в этом [его поведении], господина ректора <…>

[И. С. Бах — в городской магистрат. — Лейпциг, 19.VIII. 1736 г. ] (с. 70)

69 (II/383) [132]

[…] Сообщенные [Вам Бахом] обстоятельства дела воспитанника <Иоганна Готлоба> Краузе, самоуправно и без достаточных на то оснований лишенного своей ассистентуры, не являются ни полными <…> ни истинными. Господин Бах не в состоянии привести никаких доводов, кроме его[, Краузе, ] непригодности, ибо полагает, что суждение его об этом не только будет принято к сведению, но и признано в данном случае верным и беспристрастным. Однако — подобно тому, как я мог бы привести и другие примеры, [подтверждающие, ] что на его показания в этом отношении не всегда можно положиться (скорее, пожалуй, из старого кёльнского талера выйдет певчий-дискант, а ведь оному до этого столь же далеко, как и мне), — точно так же я совершенно уверен, что его утверждения по данному поводу целиком и полностью неверны, и заверяю своей честью, что, будь в них хотя бы малейшая доля правдоподобия, я с самого начала не сказал бы ни слова по поводу всего этого перемещения [ассистентов]. Если мальчик не годится для первой ассистентуры, то он, вне всякого сомнения, не годится и для других. Ведь у всех ассистентов одинаковые обязанности, и состоят они в том, что от них требуется 1) руководить исполнением мотетов в церкви (а от старшего из них по школе, каковым ныне является Краузе, — будь то первый или второй ассистент — также и на молитвах в школе), 2) начинать песнопения в церкви и 3) на Новый год руководить хоровым пением в домах; разница лишь в том, что первый ассистент делает значащееся под 3-м пунктом также на ярмарку Михайлова дня и руководит застольным пением нескольких мотетов на свадьбах, а второй управляет вторым хором [в церкви] по праздникам, чего первый ассистент не делает. И уж если сочинения, исполняемые первым хором, сложнее — а это единственный аргумент, какой он приводит и [какой он вообще] в состоянии привести, — то руководит-то их исполнением господин Бах, а не ассистент. Прежний ассистент Нагель только и делал, что играл на скрипке, и ничего другого никогда не делал. И как же это получается, что теперь кантору понадобился такой первый ассистент, который может руководить исполнением трудных сочинений в первом хоре, тогда как до сих пор у него такового не было, во всяком случае он не обращал на (с. 71) это внимания, если только данное лицо было ему по праву? Ибо, когда он уезжал, он обычно передавал управление музицированием органисту из Новой церкви, а именно господину Шотту или господину Герлаху, что последний при необходимости может подтвердить, — хотя, правда, лучше было бы, если бы это делал ассистент. Но коли тот, по утверждениям кантора, не годится, то почему он 1) не успокоился на том, на что я уже было согласился, [то есть на том, ] что Краузе опять будет в таком случае вторым ассистентом? [Вместо того чтобы на этом успокоиться, ] он стал говорить ученикам и, подчеркиваю, мне самому — мне лично, в моей комнате, когда я запросил его по этому поводу, — что это именно из-за меня он не хочет допускать мальчика к первой ассистентуре — из-за того, что, как ему рассказали, я говорил якобы нечто такое, что ущемляет его права (чего, подчеркиваю, не было), — хотя тот уже пробыл первым ассистентом больше 4 недель. В том-то и состояла причина моего возмущения; ведь неблагоразумно терпеть, чтобы он делал подобные вещи и разглашал ученикам свои намерения. 2) Если он за эти 4 недели счел его нетвердым в такте — хотя следовало бы это обнаружить за те 6 лет, что тот пробыл у него на уроках пения, — то не надо было поручать оному вообще никакого ассистентства. Ибо кто в первом хоре не способен соблюдать такт, тот наверняка не будет на это способен и во втором. И опять-таки делом его долга и совести было переданное им мне через господина проректора обещание, что он его восстановит на первом же уроке пения. Испытание, каковое он [ему] устроил, подстрекаемый, как и прежде, сбежавшим <Готфридом Теодором> Краузе, было ловушкой. Опрошенные мною ученики говорят, что мальчик ошибся один-единственный раз и сразу же поправился. На мой взгляд, было бы великим чудом, если бы он вообще [ни разу] не ошибся, ведь у господина Баха было намерение и желание, чтобы тот ошибся. Что же касается до того, что я якобы просил господина кантора назначить ученика <Иоганна Готлоба> Краузе ассистентом, то все это в корне неверно. Дело было так: когда мы в прошлом году под рождество вместе ехали домой, возвращаясь со свадьбы господина магистра Кригеля, он спросил меня, не следует ли сделать оного Краузе одним из ассистентов, ведь пора уже, чтобы ассистенты (с. 72) руководили обыкновенными уроками пения перед Новым годом, и сказал, что сделать его надо бы, подчеркиваю, четвертым [ассистентом], - а не третьим, как [теперь] пишет Бах, ибо первыми тремя ассистентами тогда были Нагель, [Готфрид Теодор] Краузе и Ниче (вот ведь как легко попасться на лжи!), — но что у него, дескать, на сей счет сомнения, ибо вообще-то он беспутный пес, этот Краузе. На это я сказал, что так оно-и есть: 2 года тому назад у него было 20 талеров долгов (в том числе платье за 12 талеров), я это видел в ведомостях господина Геснера; но коль скоро господин Геснер, посоветовавшись со мной, простил ему (ввиду большой его одаренности), а долги теперь в большей части выплачены, то, пожалуй, не стоит его обходить, раз уж по другим статьям он годится на то, чтобы быть ассистентом. На это, видит бог, кантор мне ответил: «Да, годится-то он безусловно». Так стал он третьим, потом вторым, а затем и первым ассистентом, и я могу поручиться своей честью, что на него не было никаких нареканий. [133] […]

[И. А. Эрнести — в городской магистрат. — Лейпциг, 13.IX. 1736 г.]

70 (II/439) [134]

По распоряжению досточтимого высокомудрого магистрата направился я здесь[, в Лейпциге, ] к господину Баху и довел до сведения оного, что та музыка, что он собирается давать на предстоящую страстную пятницу, не будет исполнена, если на то не будет дано надлежащего разрешения, — на что оный ответил, что [до сих пор музыка] всегда давалась так, он ничего на то не испрашивал, ибо это ему просто ни к чему, и уж коли будут какие нарекания — он уведомит о сем запрете господина суперинтендента <С. Дайлинга>, а если возражения вызывает текст — так ведь, дескать, с тем же текстом все это исполнялось уже несколько раз, — о чем и хочу покорнейше доложить досточтимому высокомудрому магистрату. В Лейпциге марта 17-го, года 1739, собственноручно Готлиб Биненгребер, младший писарь.

[Запись в деле] (с. 73)

71 (III/914)

Иоганн Себастьян Бах, к которому вполне применимо изречение Горация «nil oriturum alias, nil ortum tale», [135] любил вспоминать происшествие, которое с ним приключилось в юности во время одного из его музыкальных путешествий. Он учился в люнебургской школе, близ Гамбурга, а в Гамбурге в ту пору процветал очень сильный органист и композитор по имени Райнекке [(И. А. Райнкен!)]. Бах часто отправлялся туда ради того, чтобы послушать этого музыканта, и вот однажды, когда он задержался в Гамбурге дольше, чем могло позволить содержимое его кошелька, оказалось, что ко времени возвращения в Люнебург у него осталось всего несколько шиллингов. Не преодолев и половины обратного пути, он так проголодался, что не смог пройти мимо трактира, а от аппетитных запахов, доносившихся из кухни, положение его показалось ему в десять раз более горестным, чем до того. Погруженный в тягостные мысли о безутешности своей участи, он услышал вдруг скрип открывающегося окна: кто-то выбросил наружу, в кучу мусора, несколько селедочных голов, при виде которых у него, как у истого сына Тюрингии, что называется, слюнки изо рта потекли, и он, недолго думая, подобрал ниспосланное. Но — о чудо! — только начал он эти головы разламывать, как обнаружилось, что в каждой из них спрятано по одному датскому дукату! Находка эта позволила ему не только пополнить свою трапезу порцией отменного жаркого, но и безотлагательно предпринять еще одно паломничество в Гамбург, к г-ну Райнекке, на сей раз с гораздо бо'льшим комфортом. Примечательно, что неизвестный благодетель, который, вне всякого сомнения, подсматривал, стоя у окна, кому достанется его дар, не полюбопытствовал, кто такой этот счастливец и чем занимается. […]

[Ф. В. Марпург, «Легенды о святых от музыки». — Бреслау, 1786 г. ] (с. 74)

72 (I/8)

[…] Вашим высокоблагородиям уже ведомо, что я и брат мой, Йог. Якоб Бах (тот, что пребывает на службе у шведского короля), являемся сонаследниками леммерхиртского состояния. [136] Ввиду того, что, по дошедшим до меня сведениям, другие господа сонаследники имеют намерение затеять об оном наследстве процесс, каковой, однако, ничего не принесет ни мне, ни моему отсутствующему брату, ибо у меня нет намерения правовым путем оспаривать леммерхиртское завещание и, стало быть, я готов удовольствоваться тем, что в нем мне и моему брату пожаловано и назначено, — ввиду сего я — от себя и, на гарантийных основаниях, от имени моего брата — сим [обязательством] заявляю об отказе от каких бы то ни было процессуальных действий и обязуюсь — подобающим образом — таковое заверение неукоснительно соблюдать. Посему счел я необходимым уведомить о том Ваши высокоблагородия <…>

[И. С. Бах — в магистрат города Эрфурта. — Кётен 15.III. 1722 г.]

73 (I/10)

[…] Ваше королевское величество и курфюрстское высочество всемилостивейше соблаговолят внять [данному] всеподданнейше представленному донесению [моему] о том, что руководство музыкой на старом и новом богослужении при высокочтимом университете в Лейпциге, включая оплату [оного дела] и обычные [для дела сего] акциденции, [137] всегда было неотъемлемо от канторства [в школе и церкви] св. Фомы; так было и при предшественнике моем, [138] после кончины которого, однако, дело сие, как временная вакансия, передано было органисту [церкви] св. Николая Гёрнеру, а при моем вступлении в должность [музыкальное] руководство при так называемом старом богослужении было возложено на меня (как [возлагалось оно] и на прежнего [кантора]), вознаграждение же осталось, вместе с [музыкальным] руководством при новом богослужении, (с. 75) за вышеупомянутым органистом [церкви] св. Николая; и хотя я надлежащим образом обращался в высокочтимый университет с просьбой о восстановлении прежнего положения вещей, тем не менее так и не мог получить больше предоставленной мне половины жалованья, составляющего в общей сложности двенадцать гульденов. [139] […]