Освобождение из лагеря в Советском Союзе не означало восстановления в правах. Бывшие заключенные не имели права селиться и даже появляться в 17 главных городах, а там, где можно было проживать, их не брали на хорошую работу. Выйдя из заключения в 1952 году, Дёмин получил направление на три года ссылки в Абакан, но, собираясь заняться литературой, в нарушение всех предписаний поехал в Москву. Бывшему блатному не так легко было стать советским писателем. Хотя Дёмин заявлял, что всего хотел добиться сам, он решил обратиться к своему кузену Юрию Трифонову, которого считал баловнем судьбы…
Часть первая. ГОРЬКОЕ ЗОЛОТО
ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА
– Мы знаем о вас немало! Почти все! Знаем, что вы долго сидели, были на Колыме, на пятьсот третьей стройке и в „Краслаге". Освободились из заключения в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. И после освобождения находились в ссылке в наших краях. А потом из ссылки бежали… Где вы, кстати, шатались все последнее время? Вот только это одно неизвестно.
– Где я был, там меня уже нет, – сказал я. – Предположим, что в самой глуши, в Заполярье. Да какая вам разница? Обстоятельства теперь переменились.
Разговор этот происходил в Абакане, в областном комитете партии. Стояла снежная суровая зима 1954 года. За окнами густыми хлопьями падал декабрьский снег. Даже не падал, а, скорее, висел, затмевая даль и налипая на стекла. В кабинет сочился серый, какой-то зябкий свет. Человек, с которым я беседовал, Николай Димитрович Кудрявцев – заведующий отделом пропаганды и агитации – сидел за огромным, заваленным бумагами столом. А я помещался напротив – в потертом кожаном кресле для посетителей.
Облокотясь о стол, Кудрявцев негромко сказал:
– Вы правы. Обстоятельства, действительно, переменились. После смерти Сталина партия приняла новый курс… Но все же не надо думать, будто она переродилась и отказалась от главных своих установок и правил. Отнюдь! – он поднял палец. – Вопрос о бдительности, о контроле – остался…
– Это все понятно, – досадливо проговорил я. – Но потолкуем конкретно… Обо мне… Областная газета начала печатать мои стихи и очерки. И главный редактор теперь согласен взять меня на работу. Но тут все зависит от вас – так он мне заявил. Без вашего согласия он якобы ничего предпринять не может.
– Натурально, – усмехнулся Кудрявцев, – газета всецело подчиняется нам.
– Ну, а вы?..
– Ну, а мы тоже, в принципе, не против. Но существует общее правило: в партийные учреждения и, в том числе, в редакцию газеты, не принимают людей непроверенных, так сказать, с улицы… А вы как раз такой! Уж извините.
– Так что же мне делать?
– Самый простой вариант и самый для вас лучший – устроиться на какую-нибудь другую работу. А уж потом мы вас переведем… Но только – потом! Сначала приглядимся, присмотримся…
– Да к чему, собственно, присматриваться-то, – начал я… И тут же умолк. Понял: передо мною – стена! Ее не прошибешь и не поколеблешь. И обойти ее тоже нельзя. Надо смиряться – ничего не поделаешь! – Вы говорите – устроиться, – вздохнул я. – Но куда? Куда? Может, вы мне посоветуете?
– А что вы, собственно, умеете? – поинтересовался Кудрявцев. – У вас есть какая-нибудь „мирная" специальность? – И потом добавил, помедлив: – Насколько нам известно, вы были блатным… Профессиональным вором…
– Чепуха все это, сплетни! – воскликнул я возмущенно. – Ну, посмотрите на меня: разве я похож на блатного?
Кудрявцев прищурился, разглядывая меня. Потом сказал добродушно:
– Вообще-то лицо у вас уголовное. Что-то есть в нем такое… – он пощелкал пальцами, – специфическое…
– Ну, не знаю, – пожал я плечами, – не знаю, что вам померещилось. Во всяком случае, я по специальности художник-график. Иллюстратор. И, между прочим, хорошо знаком с оформлением и производством газеты.
– Что-о? – удивился Кудрявцев. Брови его полезли вверх, губа отвисла. – Это каким же образом?
– Так ведь я – старый фронтовой журналист! – пояснил я, глядя на собеседника невинными, чистыми „голубыми глазами". – Вам об этом разве не докладывали?
– Н-нет… Но вы все-таки сидели?
– В общем, да, пришлось… А кто тогда не сидел?
– И арестовали вас за железнодорожный грабеж, не так ли?
– Эх, да какой там грабеж, – махнул я рукой. – Просто в поезде началась облава. Чекисты искали каких-то бандитов… Никого не нашли, ну и стали хватать всех подряд. Так вот я и попал. А ведь тогда, при сталинском режиме, как было? Если уж попался – то не вырвешься…
– Где же это происходило? Когда?
– На Украине, в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Помните, какое было время?
– Конечно. Но все-таки… – он насупился, бормоча: – Странно как-то… Непонятно…
И вдруг потянул к себе лежащий на углу стола свежий номер газеты.
– Значит, вы – журналист?
– Да, – сказал я нагло. – Еще какой!
– Проверим.
Кудрявцев с треском развернул газету и потом, постукивая ногтем о крупный верхний, идущий через весь лист заголовок, сказал: