– Ты здесь! – ахнула Марихен, торопливо обняв шута, и дабы не привлекать внимания, выпрямилась с вилкой в руке. Радостные мысли роем закружились в ее голове – ах, сумасшедший, он пробрался в пиршественный зал, нашел способ дать ей знать, что он цел и невредим! Минут десять она сидела как на горячих иголках, не зная, что предпринять.

– Госпожа, вы так чудесны, что я не могу смотреть только на кончики ваших ножек, я выхожу! – наконец услышала она громкий шепот из-под стола, и в следующий миг раздался визг – дама, сидевшая рядом с Марихен подпрыгнула на месте, а за ее спиной возникло маленькое чудовище – выбеленное личико, кроваво-алые губы, разлохмаченные длинные волосы и какое-то странное рубище заставили всех забыть о еде и разговорах – гости во главе с хозяйкой застыли с открытыми ртами. Даже трубадуры и акробаты остекленели, тишина установилась кристальная.

– Призрак замка Готтен приветствует вас, господа! – прокричал гадкий шут, и развязно потянувшись, взял яблоко со стола, прямо через локоть Анны. Первой не выдержала Марихен, дико расхохотавшись. Это было весьма непристойно для девушки ее положения, но напряжение последних дней дало о себе знать таким неожиданным образом.

– Мария-Францина! – одернула ее мать, строго глянув, и она притихла.

– Довольно мило! – заявил шут, с набитым яблоком ртом, и уселся прямо на пол у ног Анны: – Продолжайте, или господа заскучают! – хозяйски махнул он акробатам, и бросил недогрызенный плод на паркет.

– Боже, Анна, дорогая, продайте мне это гадкое создание! Я дам вам хорошую цену! – воскликнула дама, что была напугана первой.

– Дорогая Джеральдина, я бы и сама рада избавиться от него, но ведь призраки не продаются, тут скорее нужно послать за священником! – невинно развела руками графиня и рассмеялась.

– Как знать, сударыня, возможно, я бы и перешел к вам, но – увы – призраки, как и крестьяне, не выбирают, какой силе им подчиняться! И тоже бывают голодны! – при этом карлик стянул со стола целую куропатку, отошел на шаг, сел как на диван на подбежавшего Локи, и не забывая делиться, быстро приговорил ее всю. Гости веселились, наблюдая за шутовско-собачьей трапезой. Доев, Енот встал, на руках пробежал в круг танцующих акробаток, и принялся ловко отплясывать и метаться среди них, размахивая рваными рукавами, чем удвоил сходство с ночным кошмаром, к тому же завывающим дурным голосом. Веселье возобновилось, набирая обороты – посуда звенела, гости смеялись, вино лилось рекой. Сердце Анны потеплело, и она благосклонно приняла настойчивые ухаживания молодого польского князя, ее знатного гостя Вацлава Ксешинского. Князю едва минуло тридцать пять, он был элегантен, острословен и редкостно хорош собой. Он, не уставая, весь вечер восхищался красотой и умом графини, и даже дошел до намеков об объединении их фамилий… Но практичная и расчетливая Анна-Гертруда не растаяла, и мысли ее выстроились стройной цепочкой несколько в ином направлении:

– Ах, мой милый князь, в своей красоте я не сомневаюсь. Но ведь были времена, когда я блистала юностью, подобно утренней росе на райских лепестках, и стоит вам обратить взор на прелестный цветочек – мою дочь, и вы сами поймете, насколько хороша была я!

Князь Вацлав с интересом перевел взгляд в указанном направлении, и Анна довольно улыбнулась – скорее отдать девочку замуж, отправить хозяйкой в польское княжество с молодым и полным сил красавцем – мужем, и выбить вон из ее светлой головки этот бред с шутом!

– Да, невозможно не признать, ваша дочь хороша как ангел! – не отрывая жадного взгляда, произнес князь, и Анна довольно улыбнулась – все будет так, как она задумала! Не будь она Анна-Гертруда Вершбен, графиня Готтен!

– Дочка, как ты находишь нашего милого князя Вацлава? – словно невзначай обронила Анна, болтая по-женски после очередного его посещения.

– Он как будто бы очень мил… но бывает у нас слишком часто, – тихо ответила Марихен, отведя взгляд. Она догадывалась о «коварных» замыслах матери.

– Пришел барон пешком с мешком, – вполголоса заел сидевший в кресле енот, и Анна вспылила:

– Ты снова забываешься, шут! – воскликнула она – Что это за намек? С каким еще мешком? Князь Ксешинский очень богат и знатен, не в пример тебе!

– О чем вы, сударыня? Я вас решительно не понимаю! – поднял невинные ореховые глаза шут – Это просто дурацкая песенка слабоумного! А князь и верно диковинно хорош! – изломал гордое лицо, подражая князю. Марихен прыснула в платочек и обменялась с Енотом ласковым взглядом.

– Пошел вон, – спокойно махнула рукой графиня, точно зная, что карлик не послушается. Тот и правда, только встал и прошел в угол, насвистывая, будто сам решил прогуляться – дочь моя, я должна сообщить тебе весьма радостную новость, – начала Анна, перестав замечать несносного человечка. – Я намерена объявить о вашей с князем помолвке через неделю, на праздновании твоего пятнадцатилетия.

При этих словах девушка смертельно побледнела и сжала губы, а шут перестал свистеть. И с отчаяньем посмотрел на хозяйку. Однако же оба быстро взяли себя в руки, Марихен встала и поклонилась матери, не поднимая глаз:

– На все ваша святая воля, матушка! Позвольте мне удалиться!

– Иди… и хорошенько подумай, это ведь превосходная партия, князь делает нам честь!

– Да-да матушка, я понимаю! Прошу меня извинить! – и девочка почти бегом выскочила из комнаты.

– Побежала оплакивать свою радость! – воскликнул Енот, хлопнув в ладошки. – Ах, как она счастлива Вашему мудрому решению.

– Я, кажется, велела тебе пойти прочь! – страдальчески сморщилась Анна.

Только его поганых замечаний ей сейчас не хватает! Она и без мерзавца-шута отлично понимает, что заставляет девочку страдать, но как же по-другому. Дурочка не понимает своего счастья. А в объятиях молодого красавца-мужа она вмиг забудет о несчастном уродце-шуте! Анна покачала головой, глядя вслед удаляющемуся карлику. Господи, да что же можно было найти в этом ущербном создании? В четырнадцать лет, когда должны были бы грезиться романтические рыцари, ее глупая дочь влюбилась в это… это… да просто определения не подобрать! Бред, нечеловеческий бред! Нет, с этим нужно покончить, и как можно скорее! Ах, знал бы Готлиб-Ян, что бы он на это сказал? Как там ее бедный мальчик, один без единого родного существа вокруг? Анна тяжело вздохнула, поднимаясь – сколько всего сразу свалилось на ее хрупкие плечи! Перекрестилась, глядя на распятие над камином – ничего, все образуется!