Гвен открыла свое заведение? На Манхэттене? Здесь в Денвере? Было столько всего, о чем я хотел спросить, но я понятия не имел, с чего начать и было ли у меня на это право.

Когда ни один из нас ничего не сказал, Мисси поставила свое пиво в раковину, взяла свое пальто и сумочку с табурета, обняла Гвен и прошептала что-то ей на ухо, чего я не расслышал.

— Пожалуй, я пойду. У меня свидание с одним женатым адвокатом. Ведите себя хорошо, — сказала она с легкой смешинкой в голосе.

А потом Мисси ушла, оставив меня и Гвен, смотревшими друг на друга в неловком молчании. Какое-то время единственным звуком был фильм «Форсаж» на заднем плане. Я хотел пробиться сквозь напряжение, разделявшее нас, и притянуть Гвен в свои объятия, поцеловать ее, зарыться лицом в ее шею и вдохнуть запах ее кожи, которая всегда пахла корицей. Но не мог — я был лишен такой привилегии.

— Я принес крабовые пироги, — сказал я, наконец, немного жестко и официально. Я ненавидел это.

— И острый соус, который, как ты знаешь, я просто обожаю, — сказала она, подтверждая, что мне определенно следовало прийти с чугунной сковородой. — Ты приготовил крабовые пироги сам или ходил с визитом к морозильной камере в бакалее?

— Прояви ко мне хоть капельку уважения. Конечно, я приготовил их. Я даже добавил порезанный кубиками перчик «халапеньо», — сказал я, надеясь, что упоминание секретного ингредиента, который она добавляла в ночь открытия Stonestreet’s, могло, по крайней мере, заставить ее улыбнуться.

Гвен пожала плечами, как будто это вообще не имело для нее никакого значения.

— Ты мелькаешь во всех новостных заголовках беспрерывно. Я предположила, что ты был слишком занят для домашней готовки.

— На самом деле все это внимание превратило меня в кого-то вроде затворника. — переступая с ноги на ногу, я крепче сжал тарелку в руках, мои пальцы по-прежнему зудели от желания коснуться ее. — Это предоставило мне время для раздумья.

— О чем?

— Обо всем, Гвен, — сказал я. От моего ответа черты ее лица смягчились — говорить все сейчас или уже не вспоминать об это никогда. — Мне нужно, чтобы ты знала, что я настаиваю на своем решении играть в прошлое воскресенье. Если бы я не сделал этого, то всегда думал бы о том «а что если».

— Значит, это стоило того? — спросила она.

— Да, это было потрясающе, спустило меня с облаков на землю, и еще это был целый калейдоскоп других вещей, о чем я всегда мечтал, — я поставил бутылку соуса Fred’s Five Pepper Insanity и тарелку на столешницу, от уголка, где порвалась алюминиевая фольга, поднялась тонкая струйка пара. — Но еще ты должна знать о том, что победа, кубок в руках — все это не было в полной мере тем, что я всегда представлял себе. Чего-то не хватало.

— Тогда, что же это было? — спросила она, ее голос был настороженным, но любопытным. — Если это не было тем, что ты представлял, тогда, как это могло стоить всех рисков?

— Это было… облегчением, — сказал я. — Не пойми меня неправильно. Я горжусь всем, что сделал, чего достиг в своей карьере, но я должен был чувствовать нечто большее. Суть в том, что я не приложил никаких усилий для того, чтобы оценить все, что ты говорила о моих ожиданиях и о достаточной любви к спорту, чтобы посвятить этому всю свою жизнь.

— Именно это сподвигло тебя на то, чтобы сделать неожиданное заявление о завершении карьеры? — спросила она.

Я кивнул.

— Я люблю футбол, всегда так было и всегда так будет. Но не это моя цель — больше не моя цель. Это не то, что я представлял себе, когда задумался о следующих пяти-десяти годах. Но с тем, что чемпионат стоял между мной и моим будущем, я не мог заглядывать так далеко вперед, — я сделал глубокий вдох и продолжил. — Когда конфетти вокруг меня опускались на землю, репортеры выкрикивали свои вопросы, я понял, что, в конце концов, ничего из этого не было по-настоящему значимым, потому что там не было тебя, чтобы разделить этот успех со мной.

Она втянула воздух, ее глаза широко распахнулись, но для меня этого было достаточно, чтобы увидеть проблеск надежды в глубине ее карих глаз.

— Если бы не футбол, то чему бы ты хотел посвятить свою жизнь? — спросила она.

— Пока не могу сказать точно, но у меня по-прежнему есть дела в ресторане и благотворительный фонд по борьбе с раком яичников, так что мне есть чем заняться. У меня есть время, чтобы решить чем заниматься, — я немного помедлили, а потом обогнул тумбочку так, что теперь мы были настолько близко, что я мог протянуть руку и убрать волосы с ее плеч. — Дело в том, что для меня не имеет значения, чем я занимаюсь до тех пор, пока со мной рядом есть ты. Я прошу у тебя прощения за то, что не слышал тебя и не воспринимал твои возражения всерьез. Я вел себя эгоистично, безответственно и отметал прочь все твои переживания.

Вздохнув, Гвен отвернулась от меня и сосредоточилась на деревянных полках, служивших украшением стены, где стояли в ряд покрытые эмалью голландские жаровни. Когда она снова посмотрела на меня, ее губы были сжаты в тонкую линию из-за разочарования или гнева — в этом я не был уверен.

— Ты не отметал прочь мои переживания, Логан. Ты вообще полностью отстранил меня от процесса принятия решений.

— Если бы я мог вернуться назад и повести себя по-другому, я бы так и сделал, но ты ни разу не дала мне ни единого намека на то, что хотела чего-то постоянного со мной, — сказал я, поднимая ладони в жесте, выражавшем поражение. — Мне никогда не приходило в голову, как мои поступки могли бы отразиться на «нас», когда «нас» не было. Ты отказалась впустить меня в свою жизнь, Гвен, — после паузы я добавил. — И ты была не единственной, кого не допускали до принятия каких-то решений.