Врач дунул. Зола поднялась коричнево-сизым облачком, а в черных головешках на дне ямы затеплились огоньки. Хозяйка подсунула под них кусочки бересты, нетерпеливо постукивая зубами, дождалась, пока по растопке побежит веселое пламя, и сунула в огонь лучину. Разожгла, прихватила охапку незажженной и выбралась из жилья. Только волосы метнулись. Люб на карачках последовал за ней. Снаружи разгулялся ветер, но не задул пламя, наоборот, заставил его разгореться.

— Kiirem! Как я, делай!

Нёйд сунула разожженную лучину Любу в руки. И гонимым ветром листком метнулась к ближайшему черепу. Сунула лучину в глазницу, и оттуда навстречу рванулось веселое пламя. Люб почувствовал, что ведьму так и тянет взглянуть на солнце, но она сдерживается изо всех сил. Может, и она, как принцы из сказки, на закате должна превратиться в лебедя?

— В ворона, — Риндир вместе с ними стал поджигать масло в черепах. — И вряд ли на ночь, днем же была…

Несколько черепов погасли. Нёйд отчаянно подгоняла себя и суетящихся мужчин. Солнце, словно смилостивившись над ними, ненадолго повисло в дубовой кроне.

— Вертер! — проорал Риндир киберу. — Силовое поле по ограде раскинь, а то с ветром не сладим!

Кибер, поднявшись в развилку дуба, устроился там, накрывая окрестности тонкой радужной пленкой. Обойдя холм по кругу, трое успели зажечь все светильники до того, как солнце, поколебавшись, утонуло в болоте своим верхним краем. Блеснул на прощание яркий зеленый луч, и опустились сумерки.

— На нас что, наваждение нашло? — вытирая лоб перчаткой и оставив на нем полосу копоти, спросил Риндир. — «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?»

Но Любу было не до него: нёйд, запалив последний череп, сложилась пополам и осунулась на землю со счастливой улыбкой на лице, едва не подпалив себе лучиной волосы. Люб сапогом затоптал огонь и с помощью друга втянул в торфяную землянку. Уложил у очага на керимате, укрыв спальником, убедившись, что дым исправно утекает через дыру в потолке наружу. Прижал маску с дыхательной смесью к ее лицу. Убедился, что обморок перетекает в сон.

— Что с ней? — спросил Риндир шепотом.

— Голодный обморок. Или шок. Вторая стадия. Анализы надо взять, чтобы лечить. Кровь из вены.

— Так бери, пока спит. Она же тебе потом спасибо скажет.

Врач проворчал:

— Не станем торопиться. Представляешь, что будет, если она очнется, когда я стану у нее кровь брать? Древние люди зарывали или сжигали ногти и волосы, потому что верили, что через это до них может добраться зло. А тем более кровь…

— И фамилия этого зла — генетик. — Риндир ухмыльнулся. — А ведь она тебе доверяет.

— Почему?

— Потому что нож, которым руку резала, не вытирая, тебе отдала.

— Может, просто забыла, — потянул себя за уши Люб. — Ну и тем более не повод злоупотреблять ее доверием.

И пошел обшаривать углы в поисках еды. Нацедил юшки из котелка, стоящего в ручье, текущем через кладовую, осторожно, по капельке, влил ведьме в рот. Приготовил отвар на черничных ягодах — таких же, какие ел Риндир на болоте, точно не ядовитые. Заваривать сухие травы, висящие в многочисленных пучках под потолком, не решился: не знал пока еще их действия. Отщипнул от каждого пучка понемногу, заложил в анализатор. Присел, считая ведьме пульс.

— Перестал частить. И наполнение хорошее.

— А что еще твой сканер говорит? Ну, кроме того, что все кости у нее целы?

— Есть несколько переломов, но очень старые, — Люб поднял голову к потолку, где вокруг дымового отверстия покачивались переплетенные дубовые корни. — Не рожала никогда. Еще она сильно измождена, есть признаки анемии. И масса тела для ее роста, примерного возраста и местной силы тяжести недостаточна.

— Думаю, тут у всех она недостаточна — это сколько ж на свежем воздухе бегать, — Риндир подтянул к себе котелок. — На зайчатину похоже. С пряностями. Она же не огорчится, если я это съем?

— Что? — Люб словно очнулся. — Не знаю. Тянешь в рот всякую гадость, потом от диареи тебя лечи.

— Так мы ж не болеем, — штурман понял, что попался, как дурак, и перевел разговор. Показал отнорок, отгороженный шкурами от главного зала, с забросанной мехом травяной постелью. — Лучше сюда ее уложить, подальше от костра. По-моему, это и есть ее спальня. Как думаешь, будет не слишком неэтично, если мы еще в ее вещах покопаемся? Опишем, сфотографируем? А если хоть какие-то записи найдем, то здорово продвинемся в вопросе перевода.

— Только потом все на место аккуратно клади, — заметил Люб. И, перенеся нёйд в спальню, присоединился к Риндиру.

— Что? — тот перестал отколупывать чешуйки смолы от бревнышек, подпирающих земляную стену. Бревнышки в мужское запястье толщиной были глубоко воткнуты в утоптанный земляной пол, перевязаны лыком сверху и понизу и пригнаны друг к другу так ровно, что между ними почти не было зазора.

— То. Мы тут рассекали в защитных костюмах, сытые, здоровые, и даже мысль нам в голову не пришла ей один предложить, — Люб яростно, но бесшумно стукнул себя по лбу в раскаянии. — Да хоть бахилы сделать, если б она комбинезон не приняла.