– Я! – опередив сестру выпалила Эйнджела.

– Отлично. Возвращаемся к вопросу о коммуникаторах, – Чимбик моргнул на иконку связи и сказал:

– Пугаем.

– Принял, – односложно отозвался Блайз.

Сержант вновь включил вокодер:

– Для лучшей сговорчивости вырежь её сестричке глаз… Левый.

Чимбик замолчал, внимательно наблюдая за реакцией Лорэй.

Блайз кивнул и шагнул к сёстрам, доставая нож.

В следующее мгновение произошло нечто необъяснимое: репликантов объял ужас. Неразрывно переплетённый с отчаянием, он сковал тела и незримым ледяным прикосновением отнимал силы. Не телесные – душевные. В сочетании с отчаянной, звенящей надеждой, ужас создавал оглушающий эффект и внушал, что мир вот-вот рухнет.

На фоне этого потрясения репликанты даже не сразу расслышали отчаянный крик Эйнджелы:

– Нет! Не надо! Стой!!!

– Что это? – выдавил из мгновенно пересохшего горла Чимбик.

В тщетной попытке осмыслить происходящее он даже не заметил, что произносит это вслух через вокодер. Испытанные им ощущение доселе было не знакомы репликантам. Даже в бою никто из них никогда не испытывал такого страха. Талантливые генетики заменили страх смерти страхом перед бессмысленной гибелью, и испытанный ужас был для Чимбика чем-то непостижимым.

– Не знаю, – прохрипел Блайз.

Он с усилием продолжал начатое движение и вздернул за волосы голову Свитари. Ударивший по репликантам шквал отчаяния затуманил разум, лишил возможности ясно мыслить. Блайз, на рефлексах продолжая выполнять полученный приказ, поднёс к глазу Свитари клинок и замер, остановленный жестом сержанта. Его жертва замерла, боясь даже вдохнуть.

– Прошу тебя, остановись, – теперь Эйнджела не кричала, а практически шептала мольбы в надежде успокоить, умиротворить палача. – Режь лучше меня…

В это мгновение отчаяние и почти безумная надежда затмили весь мир, заставив души репликантов натянуться тонкими струнами, готовыми вот-вот оборваться на высокой ноте.

Чимбик мотнул головой, пытаясь избавиться от этого ощущения. Сердце гулко билось в груди, пальцы дрожали.

– Что за?.. – с трудом просипел он, и болезненно сморщился.

Любой звук вонзался в мозг раскалёнными иглами, словно после контузии. Чимбик обнаружил, что стоит на коленях, мотая головой, словно после нокдауна. Репликант упёрся ладонями в землю, и с трудом выпрямился. Голова гудела, ноги дрожали, во рту пересохло, словно после дневного перехода без глотка воды, а в горло словно напихали мотков колючей проволоки.

Махнув рукой брату, чтобы тот отошёл, сержант приник губами к трубочке гидратора, и сделал несколько жадных глотков. Вода прокатилась по горлу, но затруднённость речи не пропала.

– Что ты такое? – хрипло спросил Чимбик у Эйнджелы.

Блайз стоял, держа в руке нож, и сержант ни секунды не сомневался, что брат пустит его в ход не задумываясь, стоит только отдать приказ. Да и без приказа – тоже, если увидит угрозу, или попытку повторить психологическую атаку.

– Где тебя сделали? – продолжил Чимбик. – Номер, серия, место производства. Живо!

Последнее слово он проорал, что ранее было для сержанта просто недопустимым. Репликантов учили всегда сохранять спокойствие и хладнокровие, повышая голос лишь тогда, когда это действительно необходимо. Но сейчас все настройки полетели к чертям: ни в одном наставлении, ни на одном занятии ничего подобного не то что не описывалось, а даже отдалённо не упоминалось.

Теперь репликанты ощущали опустошённость, какая наступает после особенно сильных потрясений. К ней примешивались приглушённые чувства облегчения и страха.

– Я эмпат, – голос Эйнджелы едва слышно дрожал. – Меня никто не сделал. Моя мать была эмпатом. Это нормально на нашей родной планете, побочный эффект натурализации. Не убивайте нас. Мы сделаем всё, что вы прикажете.

“Натурализацией” назывались изменения, которым подвергались колонисты, чтобы лучше приспособиться к новым для человеческого организма условиям обитания. Проводимые на генетическим уровне, они зачастую приводили к довольно неожиданным результатам. Среди жителей Союза не удивлялись ни необычному цвету кожи, ни форме, размеру, или цвету глаз, ни каким другим мутациям – побочные эффекты от натурализации были непредсказуемы.

– Натурализация… – повторил Чимбик и подошёл к эмпату.

По мере его приближения безотчётный страх, заставлявший сердце холодеть, становился всё сильнее. Чимбик прилагал немало усилий, чтобы отделить себя от чужеродного воздействия. Наклонившись, он оттянул девушке нижнее веко, и придирчиво изучил слизистую, включив увеличение сенсоров шлема на максимум. У репликантов его модели клеймо располагалось на глазном яблоке, под радужкой. Но у Эйнджелы клеймо не обнаружилось ни на глазах, ни на веках.