Заведующий:

– Прошу всех подойти ближе, есть важная информация. Подходите, пожалуйста, ближе, чтобы всем было слышно. Как уже говорил, я взял на себя функцию руководства, так как никого другого из администрации рынка выше меня по должности пока не объявилось. Мы имеем следующее положение дел. По пока необъяснимым причинам мы оказались отрезаны на небольшой территории рынка «Ждановичи». Именно поэтому считаю, что руководство должна взять на себя администрация. Люди в белых передниках, мясники, – мои подчиненные, я специально дал распоряжение передники пока не снимать, они наделены полномочиями и прошу следовать их указаниям.

Продовольственный рынок соединен с основной территорией очень узким проходом, и не исключено, что в ближайшее время мы его потеряем, поэтому сейчас грузчики мясного отдела получили задание перенести все уцелевшие мясные продукты на основную территорию. Также продукты питания из всех кафе и закусочных, по моему мнению, нужно собрать в одном подконтрольном месте, а их владельцы и продавцы пока отказываются это сделать, более того, продолжают торговлю. В данной ситуации, я думаю, любая торговля должна быть запрещена. А для того, чтобы исключить торговые отношения, всем настоятельно рекомендовано сдать наличные денежные средства в единое хранилище. Предвижу недовольство по поводу сбора денег, этот вопрос мы, конечно, можем поставить на голосование, но подумайте, денег наличных у каждого из вас сейчас разное количество, кто-то, может, шел машину покупать, а кто-то – за килограммом картошки. Сейчас нам как никогда надо быть равными в правах и возможностях.

Будет проведен подсчет всех граждан на территории, перепись населения. Кроме того, необходимо знать какие кадры здесь присутствуют. По возможности постараемся определить, что именно за катастрофа произошла. Чуть позже будут решаться другие вопросы, сейчас же прошу всех сохранять спокойствие, поверьте – будет сделано все возможное.

…

Голос Константина Ступина:

– Они будут доверять ему. Сейчас они хотят спастись.

…

…

В магазине ЦУМ, Минск, четвертый этаж, «Товары для женщин». Голос 1 – женщина, около пятидесяти лет, говорит с подчеркнутой буквой «ч». Голос 2 – женщина, около пятидесяти лет, Роза, часто делает людям добрые дела.

Голос 1. Ой, здраствуй Роза! Давно не видились. И ты тут…

Голос 2. Привет, и я тут. Вот мужу брюки покупала недорогие на работу ходить, зашла и себе что-нибудь посмотреть.

Голос 1. Ой, давно так не видились, Розачка. Ты так выглядишь харашо, маладец ты, Розачка.

Голос 2. Да что я уже, ну прям-таки… А ты тоже что из одежды посмотреть?

Голос 1. Да, я тожа па шмоткам, сибе чево купить, а то хажу савсем как баба-яга. Меня, прэдставляешь, внук бабой-ягой назвал. Не захател к нам с дедам ехать на выхадные, сказал, там баба-яга, я не паеду. Так дочка прыказала, чтоб я сибя в парадак прывела. Это, канечна, унизительна, Розачка, да, да. Чтоб внуки так сказали, и радная доч папрыкает, што неряшливая. Сначала абиделась, теперь – во шмотки гляжу хажу.

Голос 2. Ну что ж, стареем…

Голос 1. Да, да, Розачка, да, да.

Голос 2. А так, как живешь вообще?

Голос 1. Ничиво, Розачка, ничиво, да, да.

Голос 2. На дачу ездите?

Голос 1. Ездим, ездим, Розачка.

Голос 2. На даче уже все поделала?

Голос 1. Все паделала уже, да. Часнок никак пасадить толька не магу. Вот магла бы севодня паехать, та во видишь, па магазинам тягаюсь, прынаражаюсь…. А не слышала ты такое, Розачка, што апять девальвацию сделают? Што-та апять стали гаварыть…

Голос 2. Слышала, да, вроде говорят такое.

Голос 1. Это же дурасць какая. Апять што ли эти крутаверти с доларам будут. Снова цэны, снова зарплаты… Што за дурасць!… (Шепотом.) Я-то немнога паменяла на долары, пусть будет.

Голос 2. Мы тоже немного купили валюты, угу.

Голос 1. Надаела это, Розачка, да, да. Не живешь, а толька все баишься и думаешь, нету нармальнае жизни.

Голос 2. Да. Тут от нас не зависит уже.

Голос 1. Ага, да, тут мы уже ничиво не можам. Но так, Розачка, если от меня што зависит, я все делаю, всегда, такой характер…. Мой младший-то, помнишь, беспутный какой был? Так такой и счас: на работу не устраиваецца, не идет, пьет, дома сидит, по району шляецца с этими кампаниями сваими, забулдыги. Трыццать первы год, а такой уже прапашчы. И я же, Розачка, все для нево сделала, все. На работу сколька раз устраивала па знакомству, две недели паработает и сбегает, к цылителям, к психолагам вадила, и не ругаю же ево, стираю, кармлю. Мне цылитель сказал один талковы: «Только не ругайте его, нельзя ругать, надо, чтобы душа сама путь нашла». Панимаешь, Розачка, как, да, да, да, панимаешь…

Голос 2. Понимаю, да. А… Я… Я вот, знаешь, тоже… Помнишь на квартире на Чигладзе (улица Чигладзе в Минске) семья на третьем этаже неблагополучная?

Голос 1. Ну помню, да. Трое детей там, а он зэк по тюрмам, а она алкашка пьюшчая.

Голос 2. Он по тюрьмам все, да потом в тюрьме так и умер, от туберкулеза, кажется. Она все пила и от водки тоже таки и померла. Дети одни остались. Старшей, как мать умерла, двадцать было, она за младшими потом и смотрела. А дальше и сама с наркотиками связалась, в тюрьму загремела.