Как и прежде, он часто терроризировал нас ночами напролет. С бранью и криками он то и дело врывался в мою комнату. Я почти не спала, и при этом должна была успевать в учебе и показывать результаты в баскетболе. Я играла в Национальной Лиге (на самом деле я сидела на скамейке запасных, но для четырнадцати лет это очень неплохо). Отец угрожал разрушить все, чего я достигла своим трудом, и только потому, что мама поверила его обещаниям измениться.

Я была настолько измотана, что не ощущала уже никакого страха, только ненависть. Я искала выход из ситуации и нашла его в виде большого острого кухонного ножа, который спрятала под своей кроватью. Я намеревалась убить отца.

– Это будет просто самозащита, – сказала моя подруга Илзе, с которой я поделилась планом воткнуть нож отцу в живот. Илзе очень хорошо знала, как терроризирует нас отец.

– Ты уверена? – спросила я.

– Конечно. Ты просто обязана это сделать, – кивнула она.

Илзе поддержала мой план, но сказала, что лучше ударить ножом прямо в сердце. Сказать это было легко, но на деле все куда сложнее. Попасть в живот проще, учитывая его размеры. Вопрос был только в том, насколько смертельным окажется такой удар. Я понимала, что нож в сердце – эффективнее, но это требовало большой точности. А если я промахнусь? Надо ведь сделать это совершенно неожиданно. А что, если отец отнимет у меня нож? Он ведь может убить меня.

Я провела много ночей, обдумывая, как сделать это лучше всего. Я даже мысленно тренировалась. Тем не менее мне никак не удавалось подгадать со временем. То он был недостаточно пьян, то стоял слишком далеко, то двигался слишком быстро. У меня никак не получалось с убийством. И не потому, что я этого не хотела, а потому, что судьба распорядилась иначе.

С 1978 года, когда мне было тринадцать лет, и вплоть до моего пятнадцатилетия рабочее место отца находилось в деревне Лаге Вююрсе. С ним стало невозможно работать. Он постоянно выпивал в рабочее время и в нетрезвом виде конфликтовал со всеми подряд, поскольку мания величия заставляла его считать себя главным человеком в компании.

Промучившись с ним много лет, начальство решило, что хватит. Отцу пришлось уйти из отдела маркетинга и рекламы. Мама, брат и я гадали, насколько хуже нам станет при безработном отце. Мама не смогла бы оплачивать наши расходы. При всех наших проблемах нам только этого еще не хватало.

Компания «Хайнекен» нашла удачный выход из положения для человека, которого легко можно было бы уволить за многократные нарушения трудовой дисциплины. Его перевели в малолюдное место, где его выходки создавали бы минимум проблем. Он получил другую работу с сохранением оклада в прекрасной лесистой местности.

Само собой разумеется, что Лысый был глубоко обижен. В его понимании он был предан компании так сильно, как это только возможно, и заслуживал почета, уважения и повышения в должности. Поэтому перевод стал для него тяжелым ударом.

А в действительности он был сильно пьющим, склочным и агрессивным подчиненным, которому сильно повезло, что его не уволили задолго до этого. Мы прекрасно понимали, что отец должен благодарить судьбу за то, что при всех своих художествах до сих пор работает на «Хайнекен».

Смена работы отца нисколько не интересовала Вима, и он не обратил на это ни малейшего внимания. Ему было наплевать и на нас, оставшихся, и на наши беды, которые когда-то были и его бедами тоже. Он никогда не говорил о Лысом и появлялся, только если хотел, чтобы ему что-то постирали или погладили. Вим забыл о нашем существовании сразу же, как только вышел из родительского дома.

На новой работе отец моментально стал демонстрировать свою манию величия и претензии на главенствующее положение. Он приехал туда с парой гусей, которые быстро расплодились в огромное беспокойное стадо. Их шум и вонь надоели местным жителям, и начальство приказало отцу избавиться от гусей. Отец понял это по-своему.

В приступе ярости он свернул всем гусям шеи, после чего выложил несколько тушек на порог дома своего непосредственного начальника. Этой выходкой он нажил себе очередную проблему. До отца дошло, что дело серьезное, и он решил обвинить в случившемся меня.

Каждый день, вернувшись домой, я подвергалась допросу. Сидя напротив отца, я должна была отвечать, зачем положила гусей на порог дома его начальника. В ответ на мои слова о том, что я этого не делала, он обвинял меня во лжи – ведь он своими глазами видел меня там, с дохлыми гусями и в длинном черном пальто – его пальто, между прочим! Сам бы он никогда ничего подобного не сделал, а теперь вину возложили на него. Может, конечно, я и получаю всякие там «высшие образования», но на самом деле я тупая соплячка и не заставлю его расплачиваться за свои делишки. Отец изо всех сил старался промыть мне мозги, снова и снова повторяя эту историю. Он пристегнул к ней и маму, которая якобы сказала ему, что она тоже это видела.

Он врал настолько убежденно, что к концу этих «сеансов» я уже была готова поверить ему.

Однажды, когда мне было пятнадцать, возвращаясь домой из спортивного лагеря, я увидела, что входная дверь дома заколочена досками. Я остановилась, уставившись на нее, и в этот момент меня окликнула тетушка Вим. Со словами «Иди сюда скорее, пока твой отец не увидел!» она затащила меня к себе в дом.

Она рассказала, что отец выбил входную дверь, а Герард с мамой сбежали, потому что он полностью слетел с катушек. Она сказала, что мама и Герард нашли приют в одном доме на улице Бентинкстраат.