– Еще один раунд, и все, – повторил Николас.

Брат сделал шаг в сторону, его лицо при этом выражало отвращение.

– Прекрасно. Ты все равно не обращаешь никакого внимания на мои слова, так что можешь и дальше изображать боксерскую грушу. Возможно, кому-то удастся вбить хотя бы крупицы разума в твою тупую башку. – Он повернулся к зрителям. – Кто-нибудь желает сразиться с новым герцогом Гейджем? Ему, похоже, необходима хорошая встряска.

Собравшиеся оживились, и вперед выступили несколько человек, уже одетых для поединка. Грифф оглядел каждого и указал на самого мощного из них.

– Вы первый. Только постарайтесь не думать, что ваш противник – герцог. Или, наоборот, думайте, если это поднимет ваш бойцовский дух.

Мужчина засмеялся, сказал несколько слов другим претендентам и вышел на ринг. Глаза его сверкали. Николас ощутил его взгляд и сжал кулаки. Теперь он думал только об одном – как стереть самодовольную улыбку с физиономии противника. Он должен был получить свое удовлетворение, и если ему доступно лишь такое, он его обязательно получит. Он его возьмет.

Нельзя сказать, что Изабелл ждала мужа. Просто она все утро ничего не делала – только брала в руки вышивание и снова его убирала. Вверх – вниз, вверх – вниз. Так несчастный клочок ткани преодолеет большее расстояние, чем она.

Она сидела в удивительно удобном кресле – в доме родителей не было такой мебели – в маленькой комнате, личной чайной комнате герцогини, как сообщил дворецкий. В ней было два больших окна, но день выдался пасмурный, и Изабелл потребовались свечи. Тем более что она предположительно вышивала. Хотя на самом деле она этого не делала.

Если не считать дворецкого, который с точностью часового механизма появлялся каждые пятнадцать минут, чтобы осведомиться, не нужно ли что-нибудь ее светлости, Изабелл была одна. Ее никогда не оставляли одну так надолго. Ощущение было странным. Возможно, по этой причине она не могла сосредоточиться на вышивании.

Она снова отложила его, когда услышала, как хлопнула входная дверь, и дворецкий заговорил исключительно подобострастным голосом. И тогда она вышла в вестибюль – случайно, якобы она как раз проходила мимо, когда пришел герцог. Она не взяла с собой вышивание, оно уже достаточно путешествовало.

– Ах, это ты, – сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал безразлично, чтобы в нем не было ни намека на эмоции вроде: «Где, ради всего святого, ты был? Неужели тебя так сильно разочаровала прошлая ночь?» Впрочем, ей не надо было слишком сильно стараться, чтобы говорить так, словно она напрочь лишена любых эмоций. К этому ее приучили с детства. Единственный человек, перед которым Изабелл позволяла себе в какой-то степени открыться, это Маргарет. Но даже сестра не знала о ней всего. Что бы это ни было.

Николас отдал шляпу дворецкому, повернулся к супруге, и она тихо ахнула. Его лицо – его прекрасное лицо – выглядело так, будто на нем кто-то вышивал.

– Что случилось? – Она повернулась к дворецкому и приказала: – Принесите тряпки, горячую воду и… и…

– И виски, – добавил Николас, бросив лукавый взгляд на жену. – Это выглядит хуже, чем есть на самом деле. Я в порядке.

Дворецкий вышел, оставив их наедине. Изабелл подошла ближе, и у нее перехватило дыхание. Вблизи его лицо выглядело еще хуже.

– Ты совершенно точно не в порядке. Пойдем в гостиную. – Она взяла мужа за руку и, не дожидаясь ответа, повела за собой.

Николас не сопротивлялся. Изабелл снова почувствовала его запах – аромат сливового пудинга, его тепло и силу. Это напомнило ей о том, что они делали – или не делали – ночью.

– Сядьте, ваша светлость… то есть садись, Николас, – сказала она, подтолкнув его к одному из стульев. Он огляделся, отметив пяльцы с вышивкой, чайные принадлежности и даже скамеечку для ног.

– Приятная комната, не правда ли? – проговорил он, будто зашел с визитом и не выглядит так, словно кто-то перепутал его лицо с боксерской грушей.

Сделав паузу, Николас засмеялся.

– Я пока еще не слишком хорошо изучил этот дом. Ты же знаешь, я совсем недавно переехал – всего две с половиной недели назад.

Разумеется. Прошло только две недели со дня их первой встречи. Две недели, с тех пор как она на короткое мгновение обрела свободу, которую у нее безжалостно отобрали, утопив в безбрежном море запутанных формальностей, дел чести и всевозможных финансовых операций.