В аспирантуре Академии общественных наук Яковлев изучал международные отношения. Учебный 1958–1959 год он провел стажером в Колумбийском университете в США, попав туда по программе обмена. ФБР считало всех студентов из Советского Союза шпионами (и в самом деле, три других советских аспиранта, направленных вместе с Яковлевым в Колумбийский университет, явно шпионили) и с подозрением относилось к американцам, которые пытались с ними подружиться. Яковлев в основном держался особняком – он погрузился в занятия, изучал биографию Франклина Рузвельта и его “Новый курс”, слушал лекции по американской истории и политике, которые читали выдающиеся ученые Ричард Хофстедтер и Дэвид Б. Труман, посещал даже курс Александра Даллина, посвященный советской внешней политике. Единственным аспирантом-американцем, с которым он подружился, был Лорен Р. Грэхэм, впоследствии ставший видным специалистом по истории советской науки и техники. Как-то раз они встретились в читальном зале Батлеровской библиотеки, и Яковлев воскликнул: “Лорен, я тут почитал правых критиков Рузвельта. Они все твердили, что Рузвельт предает собственный класс, что он уничтожает капитализм в Америке! Но мне-то понятно: Рузвельт вовсе не уничтожал капитализм. Он спасал капитализм, когда тот оказался в бедственном положении”. Много позже, когда уже полным ходом шла перестройка, Грэхэм поинтересовался у Яковлева, не пытаются ли они с Горбачевым “спасти коммунизм точно так же, как Рузвельт спасал капитализм”? Яковлев усмехнулся: “Именно так”.

В Колумбийском университете, по свидетельству Грэхэма, Яковлев “пылко защищал коммунизм”. Вернувшись в Москву, он писал полные антиамериканского гнева книжки с фразами вроде “Вампиры жаждут крови, а [капиталистические] эксплуататоры жаждут денег”. Но уже в конце 1960-х и начале 1970-х годов Яковлева одолевали сомнения – и по поводу самого строя, которому он служит, и по поводу своей службы. Ему делалось противно, когда заведующий его отделом, желая подольститься к преемникам Хрущева, хвастал, будто Хрущев называл его “дерьмом”, но не менее противно было при мысли о том, что, по сути, таким же “дерьмом” были речи, которые он сам писал для Брежнева [556] .

В 1972 году Яковлев курировал главные советские СМИ. В этом качестве он защищал марксистский интернационализм от русских националистов правого крыла, которые окопались в журналах “Октябрь” и “Молодая гвардия”. Кремлевские покровители этих журналов решили сослать Яковлева в Канаду – страну, которую они считали захолустьем, если сравнивать с ее огромным южным соседом. Всего один раз за десять лет, что Яковлев провел там, начальство попросило его подготовить доклад о канадском земледелии. Поскольку климат Канады отчасти схож с климатом СССР, тамошний опыт мог бы пригодиться и советскому сельскому хозяйству. Время от времени туда действительно приезжали советские делегации из колхозов, но в основном они ходили по магазинам и покупали товары, каких нельзя было достать на родине. Яковлеву Канада подарила возможность долго наблюдать демократический капитализм вблизи, а еще – огромный досуг для размышлений о том, как с пользой применить его наработки в СССР. Канадский премьер-министр Пьер Эллиот Трюдо, большой почитатель Толстого и Достоевского, относился к умудренному советскому послу как к другу семьи. Но в конце 1970-х Яковлеву до смерти наскучило составлять докладные записки и отчеты, до которых в Москве никому не было ни малейшего дела, и он мечтал о том, чтобы в Канаду начали приезжать такие же просвещенные коммунисты, как он сам.

Горбачев планировал совершить десятидневную поездку по Канаде. Андропов вначале был против (“В Канаду? Ты с ума сошел. Сейчас не время по заграницам ездить”), но потом все-таки дал разрешение, только не на десять, а всего на семь дней. Хотя на встрече с канадскими парламентариями Горбачев предсказуемо жестко высказывался по внешнеполитическим вопросам, он показался принимающей стороне “обаятельным и остроумным. Он произвел на людей большое впечатление: наконец-то они своими глазами увидели советского политика совсем нового типа” [557] . Горбачев побывал на заседании канадского парламента и назвал “цирком” поведение оппозиции, набросившейся на Трюдо, когда пришло время задавать вопросы. Однако пройдет не так много времени – и он позволит советской оппозиции критиковать его самого.

После официальной встречи с Горбачевым Трюдо неожиданно появился на ужине, который устроил для Горбачева Яковлев, плюхнулся рядом с почетным гостем и вызвал его еще на два долгих, уже неофициальных разговора. Потом состоялась поездка по всей стране, в которой его сопровождал министр сельского хозяйства Канады Юджин Уэлан, общительный и грузный человек в зеленой ковбойской шляпе. Они посетили экспериментальную ферму под Оттавой, теплицы, овощеперерабатывающий завод и автоматизированное предприятие по производству кетчупа Heinz, мясоперерабатывающий завод в Торонто, винодельню на Ниагарском полуострове и, наконец, обычный супермаркет, чтобы Горбачев своими глазами увидел, что канадские фермеры обеспечивают простых людей всем, чем только можно. В ответ Горбачев указал на то, что в СССР хлеб гораздо дешевле и намного вкуснее. Во время визита на молочно-мясную ферму в Альберте, занимавшую 5000 акров (более 2000 гектаров), Горбачев очень удивился (три раза переспрашивал), когда узнал, что с этим огромным ранчо справляются сами хозяева – муж и жена – да два-три работника. Когда приходила пора убирать урожай, они работали на комбайне круглые сутки, посменно [558] .

Самым важным событием стал частный, без свидетелей, разговор с Яковлевым на ферме Уэлана под Амхерстбергом в провинции Онтарио. Канадский министр пригласил советскую делегацию из 18 человек к себе в гости – в непритязательный, построенный на нескольких уровнях дом неподалеку от реки Детройт. Пока члены делегации и десяток местных канадских политиков изо всех сил пытались вести светскую беседу на нижнем этаже дома, рассевшись на складных стульях за садовыми столиками под низким потолком, Горбачев с Яковлевым прогуливались по ближайшему полю, к которому подступал лес. Именно ту беседу, состоявшуюся приятным вечером, в половине восьмого, пока охранники Горбачева стояли на безопасном расстоянии, на опушке леса, и вспоминал Яковлев: “…вдруг нас прорвало, начался разговор без оглядок… [Горбачев] говорил о наболевшем в Союзе, употребляя такие дефиниции, как отсталость страны, зашоренность в подходах к решению серьезных вопросов как в политике, так и в экономике, догматизм, необходимость кардинальных перемен. Я тоже как с цепи сорвался. Откровенно рассказал, насколько примитивной и стыдной выглядит политика СССР отсюда, с другой стороны планеты”. Диссиденты вроде Солженицына, которых Яковлеву велели разоблачать, виноваты лишь в том, что думают обо всем иначе, сказал он. Канадские суды ясно показывают, что и советская судебная система должна быть независимой. “В первую очередь нужно менять законы, – отвечал ему Горбачев. – Это должны быть настоящие законы, а не оружие в руках отдельных лиц или партии”. И потом, когда уже колесили по стране: “мы тоже наговорились всласть. Во всех этих разговорах как бы складывались будущие контуры преобразований в СССР” [559] .

Впоследствии стремление Яковлева многое поставить себе в заслугу стало вызывать досаду у гордеца Горбачева, он начал проявлять холодность, и Яковлев, крайне обидчивый, отстранился от него. Но тогда, в 1983 году, между ними завязалась дружба, вскоре окрепшая благодаря Горбачеву. В июле именно по его рекомендации Яковлева перевели в Москву и назначили директором Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. После этого, по словам Яковлева, Горбачев “постоянно звонил, иногда просто так – поговорить, чаще – по делу”. Институт присылал Горбачеву разные докладные записки, которые Яковлев несколько снисходительно называет “познавательно-просветительскими”. “По всему было видно, что [Горбачев] готовил себя к будущему, но тщательно это скрывал. Среди людей, которые первыми оказались в ближайшем окружении Горбачева, на разговоры об этом будущем было наложено табу” [560] .

Яковлев был не единственным человеком, который с удивлением узнал, какие планы на самом деле вынашивает Горбачев. В начале 1982 года, готовя брежневскую Продовольственную программу, Горбачев созвал группу экспертов-экономистов, в числе которых была и Татьяна Заславская – экономист и социолог из Сибирского отделения Академии наук. До этого Заславская ни разу не общалась лично с членами Политбюро – она видела их на конференциях, но “их всегда окружало плотное кольцо охраны. С ними никогда нельзя было просто так заговорить, а на улице их ждали огромные бронированные машины”. Горбачев оказался “молодым” и “излучал энергию”. По сравнению с другими чиновниками, отвечавшими за сельское хозяйство, которые “поражали своим невежеством и некомпетентностью”, Горбачев “разбирался в экономике и вникал в суть каждого вопроса”. Он производил впечатление “непредвзятого, открытого и дружелюбного” человека, с ним “можно было обсуждать любые темы”. Казалось, будто “он наш седьмой коллега и товарищ, разделявший наши мысли”. Разговаривал он с ними “как с равными”.