– Ты говорил, это будет смешно, – прошептал Лен.

– Откуда я мог знать? – грубо оборвал его Исо.

Он икнул и опустился на корточки позади Лена, положа голову на колени.

– Будьте здесь, – сказал Хостеттер, – я должен кое-что отыскать.

Он вышел. Лен с трудом поднялся и выглянул из фургона, взгляд его был обращен к стенающей, рыдающей, кричащей толпе, волнующейся, словно море, вопящей о своем спасении:

– Слава, слава, алиллуйя! Возмездие за грех – смерть, алиллуйя!

Мистер Хостеттер быстро бежал к какому-то фургону, стоящему в тени деревьев. Исо тоже наблюдал за ним. Проповедник о чем-то кричал, размахивая руками.

Мистер Хостеттер уже возвращался, выпрыгнув из другого фургона. В руках он держал какой-то маленький ящичек длиной меньше фута. Он влез на сиденье, и Лен подошел к нему.

– Пожалуйста, – сказал он, – позвольте мне сесть сзади вас.

– Положи это куда-нибудь, ладно? – Хостеттер показал ему коробочку. – Потом можешь влезать. А где Исо?

Лен оглянулся. Исо свернулся калачиком на полу, положив голову на узел с одеждой. Лен окликнул его, но тот не отозвался.

– Поехали, – сказал Хостеттер. Он щелкнул кнутом и крикнул на лошадей. Дружно взяли с места шесть скакунов, и фургон покатился все быстрее и быстрее, пламя костра осталось далеко позади. Лошади перешли на легкий аллюр. Мистер Хостеттер обнял Лена, и тот прильнул к нему.

– Зачем они сделали это?

– Потому что боятся.

– Чего?

– Вчерашнего дня, – ответил Хостеттер, – или завтрашнего.

Он удивительно грубо выругался. Лен в недоумении уставился на него, но Хостеттер прервал себя на полуслове и покачал головой. Когда он вновь заговорил, в его голосе уже не слышно было тех свирепых ноток, которые так ошеломили Лена:

– Оставайся со своими, Лен. Ничего лучше этого тебе никогда не найти.

Лен пробормотал:

– Да, сэр.

После этого никто не нарушал молчания, и фургон медленно продолжал свой путь. Мерное поскрипывание колес нагоняло на Лена дремоту, не ту, которая предшествует здоровому сну, а болезненную, наваливающуюся от изнеможения. Позади крепко спал Исо. Наконец лошади перешли на шаг, и Лен увидел, что они достигли ярмарочной площади.

– Где ваш фургон? – спросил Хостеттер, и Лен объяснил ему.

Когда они подъехали ближе, то увидели горящий костер, а возле него – отца и дядю Дэвида. Оба выглядели сердитыми и угрюмыми, и когда мальчики подошли, не сказали им ни слова, лишь поблагодарили мистера Хостеттера за то, что он доставил их. Лен исподтишка покосился на отца. Ему хотелось встать перед ним на колени и сказать:

– Отец, я согрешил, – но неожиданно для себя он задрожал и снова начал всхлипывать.

– Что произошло? – строго спросил отец.

– Фанатики забрасывали камнями, – в двух словах объяснил Хостеттер.

Отец посмотрел на Исо, перевел взгляд на дядю Дэвида, потом на Лена и вздохнул.

– До этого подобное произошло всего однажды, – сказал он. – Мальчикам было запрещено идти туда, но они нарушили запрет и стали свидетелями этого ужасного зрелища. – Затем он повернулся к Лену:

– Ну-ка, успокойся, все закончилось, – и легонько подтолкнул его к фургону. – Иди, Ленни, завернись в свое одеяло и отдыхай.

Лен пополз под фургон и завернулся в одеяло. Его окутала спокойная темнота, и он погрузился в сон, но сознание все еще удерживало лицо умирающего Соумса. Сквозь темноту до него доносился голос мистера Хостеттера:

– Я пытался предупредить этого человека еще вчера в полдень, что фанаты что-то замышляют. Вечером не выдержал и последовал за ним. Но было слишком поздно, я ничего не мог изменить.

– Он действительно виновен? – спросил дядя Дэвид.

– Не больше, чем мы с вами. Люди с Барторстауна никого не пытаются обратить в другую веру.

– Так он был из Барторстауна?

– Соумс приехал из Виргинии. Я знал его как торговца и отличного человека.

– Виновен или нет, – произнес отец, – все равно это не по-христиански. И чем больше будет таких сумасшедших проповедников, тем ожесточеннее толпа.

– Все мы чего-то боимся, – сказал Хостеттер.

Он влез в фургон и уехал. Но Лен уже ничего не слышал.

Прошло почти три недели, не считая двух – трех оставшихся дней, на дворе стоял тихий, теплый октябрьский полдень. Лен в одиночестве сидел на ступеньке.

Через некоторое время дверь позади Лена тихо отворилась. Послышались шаркающие шаги и глухое покашливание. Это бабушка вышла погреться в лучах осеннего солнца. Костлявой и высохшей, но удивительно сильной рукой она ухватилась за запястье Лена и спустилась двумя ступеньками ниже, согнувшись, словно сухая ивовая веточка.