Для старика не было перспективы страшнее, чем оказаться в подобном заведении [59] . Тем не менее к 1930-м годам, когда Алиса и Ричмонд Хобсон были еще молоды, две трети обитателей богаделен составляли пожилые люди. В эпоху прогресса и процветания все больше людей стали возмущаться тем, что старики содержатся в таких условиях. Затем наступила Великая депрессия, в результате чего возникли протестные движения в масштабах всей страны. Представители среднего класса всю жизнь работали и откладывали на старость, а когда они дожили до этой самой старости, оказалось, что их сбережения испарились. В 1935 году была учреждена Служба социального обеспечения и введена национальная система пенсионного обеспечения. Одинокие пожилые люди внезапно обнаружили, что их будущее обеспечено, и очень многие могли теперь в старости бросить работу, что раньше было роскошью, доступной лишь богатым.

Со временем развитые страны забыли о том, что такое богадельни, однако в развивающихся странах их становится все больше: экономический рост уже разрушил большие традиционные семьи, но еще не успел обеспечить благосостояние, позволяющее защитить стариков от бедности и заброшенности. Я заметил, что в Индии никто не готов признать, что в стране есть подобные заведения, однако я без труда обнаружил в Дели несколько приютов. Они словно сошли со страниц романов Диккенса – или отчетов начала XX века, которые я цитировал выше.

Вот, например, ашрам Гуру Вишрама Вридха – благотворительный дом престарелых в трущобах на южной окраине Дели, где вдоль улиц по открытым канавам текут нечистоты, а в грудах отбросов роются тощие бездомные псы. Здание богадельни – переоборудованный склад, огромный зал без перегородок, где на койках и матах, набросанных внахлест, словно почтовые марки на гигантском конверте, вповалку лежат старики. Владелец богадельни – Джи Пи Бхагат, мужчина лет сорока, очень опрятный и профессиональный, и мобильный телефон у него звонит каждые две минуты. Он говорит, что восемь лет назад открыл дом престарелых по велению свыше и содержит его на пожертвования. И добавил, что никому не отказывает – была бы свободная койка. Примерно половина обитателей пришла сюда из других домов престарелых и больниц, потому что там они не могли больше платить за свое пребывание. Другую половину волонтеры и полиция подобрали в парках и на улицах. Все постояльцы страдают от немощи и нищеты одновременно.

Когда я посетил этот ашрам, там жило больше ста человек. Самому молодому было шестьдесят, самому старому – за сто. Те, кто жил на первом этаже, нуждались лишь в “умеренном” уходе. Среди них я заметил старика-сикха – он неловко перебирался по полу, присев, словно медленная черепаха, и помогая себе руками: ноги-руки, ноги-руки, ноги-руки. Старик рассказал, что раньше у него был магазин электротоваров в престижном районе Дели. Его дочь выучилась на бухгалтера, сын – на программиста. Два года назад с ним что-то случилось – сначала сильные боли в груди, а потом, судя по его описаниям, произошло несколько инсультов. Старик два с половиной месяца пролежал в больнице парализованный. Счета росли. Родственники перестали его навещать. В конце концов его выставили из больницы, и он попал сюда. Джи Пи Бхагат рассказал мне, что через полицию известил родственников старика, что он хочет домой. Те ответили, что не желают его знать.

Я поднялся по узкой лестнице на второй этаж и оказался в палате для постояльцев с деменцией и другими серьезными недугами. У стены стоял старик и фальшиво горланил песню. Рядом с ним женщина с бельмами на глазах что-то бормотала. Между обитателями богадельни сновали несколько служащих – они должны были кормить подопечных и по мере сил содержать их в чистоте. Гвалт и запах мочи были непереносимы. Я попытался поговорить с кем-то из обитателей через переводчицу, но они не могли ответить даже на простые вопросы. Слепая и глухая старушка на соседнем матрасе все время повторяла одно и то же. Я спросил переводчицу, что говорит старуха, но переводчица лишь покачала головой – это был бессмысленный набор слов. А потом метнулась вниз по лестнице – это зрелище было ей не по силам. Да я и сам в жизни не видел ничего более похожего на ад. “Эти люди уже близки к финалу своего пути, – заметил Бхагат, окидывая рассеянным взглядом копошащуюся массу тел. – Но я не в состоянии обеспечить им необходимые условия”.

В развитых странах старики – ровесники Алисы давно перестали бояться такой участи. Экономическое процветание позволило даже бедным людям рассчитывать в старости на дом престарелых, в котором будет хорошее питание, профессиональное медицинское обслуживание, лечебная физкультура и даже возможность поиграть в лото. Такие дома скрасили старость и годы беспомощности для миллионов пожилых людей и сделали хороший уход и безопасность нормой – обитатели богаделен прошлого не могли себе такого даже вообразить. Но все же большинство наших современников по-прежнему страшится перспективы оказаться в доме престарелых – люди считают, что это унылые и даже отвратительные места, где их на закате дней ждет тоска и одиночество. А ведь нам нужно что-то совсем другое.

Мы думали, что в “Лонгвуд-Хаусе” есть все необходимое. Современное оборудование, самые высокие критерии безопасности и качества ухода. Квартира Алисы позволяла ей жить с теми же удобствами, что и в старом доме, но в более безопасной и контролируемой обстановке. Это решение было большим облегчением для ее детей и всей ее большой семьи – лишь самой Алисе оно было не по душе. Она так и не привыкла к жизни в “Лонгвуд-Хаусе”, так и не смирилась с ней. Как бы ни старались ради нее ее родные и сотрудники дома престарелых, это делало ее лишь несчастнее.

Я спросил у Алисы, что ее печалит. Но Алиса не могла сказать, что именно. Главную ее жалобу я не раз слышал и от других обитателей домов престарелых: “Здесь я не дома”. Для Алисы квартира в “Лонгвуд-Хаусе” была лишь бледной копией ее собственного дома. Оказывается, место, где чувствуешь себя дома, необходимо человеку как воздух.

Несколько лет назад мне случилось прочитать историю о Гарри Трумэне, восьмидесятитрехлетнем старике, жившем неподалеку от городка Олимпия в штате Вашингтон [60] . Его дом стоял у самого подножия вулкана Сент-Хеленс, и когда вулкан в марте 1980 года начал дымить и рокотать, Гарри наотрез отказался покидать свое жилище. В Первую мировую он был летчиком, в эпоху сухого закона – бутлегером и жил в домике на озере Спирит более полувека. За пять лет до этого он овдовел, так что теперь на 54 акрах земли у подножия вулкана не было никого, кроме Гарри и его шестнадцати кошек. За три года до этого он свалился с крыши, когда счищал снег, и сломал ногу. Врач сказал, что “только идиот” полезет на крышу в таком возрасте.