В своем повествовании полковник забыл упомянуть еще две «незначительные препоны»: тот факт, что Берлин оказался непригодным к обороне просто потому, что на него наступали две группы (фронта) русских армий; и еще отсутствие резервной немецкой армии, чтобы извлечь хоть какую-то пользу от подготовки к ее подходу, какой бы замечательной она ни была. Те формирования, которым под конец удалось добраться до города, увязли в развалинах и оказались неспособными к хоть сколь-нибудь активной обороне. Зная все это, почему германский офицерский корпус все равно продолжал упорствовать? Рефиор, этот «хорошо обученный солдат», вполне резонно задавался вопросом, какие именно силы задействованы в обороне Берлина. А поскольку не существовало других приказов, кроме как отразить натиск русских на подступах к Берлину, в возможность исполнения чего никто ни на мгновение не верил, то за исключением капитуляции оставалось только одно – оттянуть взятие города и самоубийство Гитлера на столько, на сколько хватит человеческих сил. Другого оправдания обороне Берлина просто не могло быть, особенно после того, как началось русское наступление на Одере. Могла ли такая задача и в самом деле рассматриваться как адекватное оправдание гибели огромного количества мирных жителей, уже другой вопрос.

Любая оборона крупного города с оставшимся в нем населением в любом случае является преступлением против человечности. А главное, защита Берлина, учитывая отсутствие достаточных сил для этого, с военной точки зрения была просто безрассудством. Конечно, можно возразить, что тяжесть преступления смягчалась тем, что вся операция длилась «всего» две недели. Однако, имей вермахт достаточно людей, оружия, боеприпасов и продовольствия, чтобы продолжать оборонять Берлин, он мог бы действовать во многом так же, как русские в Ленинграде, обрекая гражданское население на длительное голодание. Но здесь имелось существенное различие. Немецкие офицеры оттягивали неизбежное падение столицы уже разрушающейся страны. Русские же защищали Ленинград, будучи в полной уверенности, что победят в этой войне. Более того, Берлин, в отличие от Ленинграда, не был обречен на полное разрушение, а его население на тотальное уничтожение. Если бы русские сдали Ленинград, они позволили бы немцам превратить голодающих жителей в такое же количество трупов.

Согласно документу, датированному 19 апреля 1945 года и изданному оперативным командованием вермахта, немецкие силы в «берлинском оборонительном районе» насчитывали 41 253 человека; из них менее 15 000 были обученными солдатами. По «тревоге» их число могло увеличиться еще на 52 841 человека [54] . Такой расчет вытекал из следующих цифр:

Гарнизон Берлина

Всех вместе – 94 094

Они были приписаны к:

девяти укрепленным участкам (дивизионные штабы без коммуникаций);

тридцати вспомогательным штабам участков (полковые штабы)

a) 12 армейских батальонов (оперативных); 20 батальонов «Клаузевиц»;

7 отдельных рот (оперативных); 14 рот «Клаузевиц»

б) 69 батальонов фольксштурма (оперативных);

47 батальонов «Клаузевиц»

в) 2 усиленные противотанковые роты;

9 артиллерийских батарей;

41 зенитная батарея (с большинством стационарных орудий);

81 ударный зенитный расчет (с 80 % мобильных установок)

Имелось в наличии следующее вооружение:

(Большая часть тяжелых орудий не мобильна) [55] .

Чем ближе русские подходили к пригородам Берлина, тем больше немецких войск откатывалось в город. Однако среди них оказалось всего два соединения, имевшие артиллерию и танки: 56-й танковый корпус генерала Вейдлинга и танковая дивизия «Мюнхеберг» генерала Муммерта. Эти цифры не учитывают части СС, подчиненные напрямую Гиммлеру, моряков, которые сменили род свойственной им деятельности, или бойцов парашютной дивизии Геринга из Каринхалле. Точные данные по количественной и ударной силе этих подразделений недоступны. Возможно, они насчитывали примерно 20 000 человек [56] ; их состояние было в основном хорошим, а снаряжение вполне адекватным – по крайней мере, в том, что касалось легкого вооружения и фаустпатронов.

В глазах своего окружения в последние дни войны фюрер и Верховный главнокомандующий, похоже, превратился в немощного старика.

Капитан Герхард Болдт, один из немногих заслуживающих доверия свидетелей из бункера фюрера, повествует о следующей сцене в последние дни Рейхсканцелярии:

«Отворилась дверь, и вошел Гитлер, в сопровождении прихрамывающего Геббельса и Бормана. Фюрер пожал руки Кребсу и всем нам, а затем сделал несколько шагов к комнате для совещаний. Похоже, его спина еще больше сгорбилась, а походка стала еще менее твердой. Лицо фюрера обрюзгло, и он действительно выглядел как больной старик… Я должен был сделать личный доклад Гитлеру. Докладывая, я отшатнулся назад из-за непроизвольного покачивания его головы. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не сбиться с мысли, когда он начал на ощупь искать карту и провел над ней своей трясущейся рукой…»

Тем не менее Гитлер все еще был командующим и оставался им до самого конца. Хаос, который он сам столь искусно создал, следовало поддерживать любой ценой. Однако, в отличие от 1944 года, когда заговор армии против него был так безжалостно подавлен, сейчас Гитлер не обладал таким количеством приспешников, чтобы помешать Вейдлингу и остальным сложить оружие – если бы они того захотели. Однако немецким офицерам и в голову не приходило ни отдать подобный приказ, ни положить конец боевым действиям в Берлине путем пассивного неповиновения. И хотя подавляющее большинство из них время от времени сомневалось в способностях Гитлера как командующего, отзываясь о нем как о сумасшедшем и преступнике, и хотя верхушка немецкой армии, как следует из их мемуаров, теперь возлагает вину за поражение Германии на всех его этапах на Гитлера, никто из них не осмелился возражать ему, даже когда его приказы шли вразрез с тем самым кодексом чести, которым офицерский корпус оправдывал и оправдывает свою преданность фюреру.

Изначально Гитлер являлся Верховным главнокомандующим всеми объединенными вооруженными силами, но, самое главное, в декабре 1941 года он также обрел непосредственный контроль над сухопутными войсками. В результате начальник Генерального штаба сухопутных войск был низведен до роли обычного адъютанта.

Когда русские оказались в опасной близости, Генеральный штаб сухопутных войск, который прежде последовал за Гитлером в его ставку в Восточной Пруссии, вернулся на старое место в Цоссене, примерно в 30 км от центра Берлина. Здесь высокоэффективное Верховное командование и огромную разведывательную сеть разместили в бесчисленных казармах, бункерах и железобетонных строениях, замаскированных под сельские дома. Старшие офицеры Генерального штаба сухопутных войск расположились в лагере «Майбах II», тогда как штаб оперативного руководства находился в лагере «Майбах I». Начальник штаба оперативного руководства вермахта Йодль, как и Кейтель, проживали в Далеме, жилом пригороде Берлина.