И вот самый веселый из поселковых мальчишек, белобрысый Васёк (у которого вечно сползали с живота, еще по-детски толстого, его латаные штаны), один-одинешенек занял пустую скамейку. Он сидел и победоносно подпрыгивал, подкидывая локти и вертя головой. Трудно сказать, что он думал и знал ли о зловещих слухах, однако он был, очевидно, горд отвагой и обращенными на него взглядами. Погас свет, затрещал аппарат, и Васёк, наверное, забыл обо всем на свете, поглощенный мерцающим рябым экраном. Здесь на столе горела свеча, а подле вздымалась занавеска, все ближе и ближе к пляшущему язычку огня — еще минута, и занавеска вспыхнет! Так начиналась картина. В это время послышалась какая-то возня, кто-то вскрикнул, кто-то продирался к выходу, раздалось: «Свет, свет, дайте свет!»

Когда зажгли свет, Васёк был еще жив, но через минуту он вздохнул и умер.

Его убили ножом в спину. Убийцу, если верить присутствующим, никто не разглядел, говорили, что это был невысокий и, кажется, никому не известный парень, который вырвался из клуба и скрылся раньше, чем успели что-нибудь сообразить.

Васька хоронили всем поселком. И с тех пор не осталось здесь ни одного человека, который не верил бы в существование Левки и его банды.

Страшно стало в поселке, особенно по ночам. С наступлением темноты на улицу не выходили, с последним поездом больше не ездили, в домах ждали ночных налетов. Оружия ни у кого не было, если не считать милиционера Василькова, который ходил тише воды ниже травы. К нему никто не обращался — это было бесполезно, да кроме того прошел слух, что всякий, кто обратится к властям, будет немедля зарезан со всей своею семьей. Кто защитит? Милиционер Васильков? Или те представители чего-то, которые приезжали в связи со смертью Васька? Поселок молчал.

Возвращаясь домой в поселок, Борис Федоров мечтал о тихих вечерах, о знакомых с детства лесах с густым подлеском и полянами, о холодном, с погреба молоке и заросшей осокою речке Хрипанке, где так славно ловить плотву. Он соскучился по родным местам, и теперь не только свидание с матерью или другом Костей, но встреча с любым поселковым жителем, будь то хоть Семка Петухов, была бы ему приятна.

Первым человеком, которого он встретил в поселке, была приятельница его матери тетя Паша — она стояла на крыльце своего дома.

— Эй, тетя Паша! — весело крикнул Борис, проходя. — Здравствуй!

Он ждал, что она вскрикнет «Батюшки, Борька!» и всплеснет руками, однако тетя Паша отвернулась равнодушно и, как ему показалось, нарочно. Навстречу Борису бежала мать. Не говоря ни слова, она схватила сына за руку и потащила в дом.

— Не разговаривай с ней, — сказала она вполголоса и нервно.

«Поссорились? — думал Борис, пока его тащили в дом. — Так сильно поссорились?»

Заперев дверь на засов, мать разрыдалась, уткнувшись лицом в Борисову куртку.

— Боже, какое счастье, что ты приехал днем!

— Ну что такое? Ну что случилось?

Прерываясь и всхлипывая, мать старалась ему что-то объяснить, но Борис ничего не понимал. Получалось, что все кругом бандиты, включая тетю Пашу.

— Ничего, ничего, успокойся, — сказал он, — все образуется. Как Коська?

— Так я же тебе говорю, его ножом в спину ударили. Умирает твой Костя.

«Черт знает, что такое», — думал Борис, выходя из дому.

По дороге ему встретился Семка Петухов. Он был очень молод, моложе Бориса, еще совсем недавно бегал босиком, в вылинявших трусах, и все почему-то охотно «давали ему леща», однако теперь он ходил в толстовке, как пожилой бухгалтер, и носил очки.

Ладно, пусть хоть Семка, это лучше, чем ничего.

— Семка, друг! — крикнул Борис еще издали. — Как дела?

Семка шел к нему не спеша.

— Здравствуй, — сказал он с достоинством. — Надолго в наши Палестины?

— На каникулы. Слушай, что это у вас здесь происходит?

Взгляд Семки стал, как показалось Борису, нарочито непонимающим.

— А что, собственно, происходит?

— Да, говорят, у вас здесь людей стали резать?

— Вредные слухи, — сказал Семка, движением бровей и носа поправляя очки.

— Разве Васёк — тоже слухи?

— Есть несознательные, — неохотно ответил Петухов.

— Ну а что Костя?

— Костя? — так же непонимающе повторил Семка. — Я, правда, давно его не встречал, но не вижу оснований беспокоиться.

— А я вижу, — ответил Борис и теперь уже почти побежал.

Пройдя знакомым палисадником, он постучал в низкую дверь.

— Кто там? — послышался голос старика Молодцова.

— Откройте, дядя Коля. Я к Косте.

— Болен Константин, нельзя к нему.

— Это я, Борис. Я на минуту.

Дверь отворилась.

— Входи, — сказал старик Молодцов.

— Дядя Коля, неужели это правда?

Костя лежал в постели. Он был бледен и встретил Бориса недвижным взором темных глаз. Одна рука его, худая и оттого казавшаяся какой-то граненой, лежала на одеяле. Борис присел на кончик стула. О чем говорить, он не знал. Наступила долгая пауза.

— Как же это случилось, Коська? — спросил он наконец шепотом и тут же увидел, как старик Молодцов, ставший за изголовьем, делает ему знаки. Но было уже поздно.