«Что же касается Марии Семеновны Ощепковой, происходившей из Воробьевской волости, Оханского уезда, Пермской губернии, то, вероятно, бедствуя в своей вдовьей доле, она совершила какое-то преступление. Была осуждена Екатеринбургским судом и отбывать наказание отправлена “на заводы”. Но то ли слишком болела у нее душа об оставшейся в деревне дочери Агафье, то ли невыносимо тяжким оказался для сельской жительницы непривычный фабричный труд в насквозь продымленном, угарном заводском воздухе, но смелая женщина совершила побег. Только вот неважным конспиратором оказалась эта бесхитростная крестьянская душа. Ее, конечно, выследили и снова арестовали. Уж теперь-то судейские чины увидели в несчастной крестьянке “самого опасного и изощренного преступника” и определили ей тяжелейшее и мучительное наказание: восемнадцать лет каторжных работ и шестьдесят плетей. Трудно понять, как она выдержала эту зверскую экзекуцию, которая отправляла на тот свет даже здоровенных мужиков…»

По поводу экзекуции не поспоришь, да и все остальное, возможно, так и было, но все же некоторые моменты здесь внушают сомнение, а потому обратимся к тем же архивным материалам, что использовал Михаил Лукашев, но взглянем на них повнимательнее.

В «Статейном списке» указаны дата и место осуждения, вынесенный приговор, приметы («Рост 2 аршина 6 вершков (1,69 метра. — А. К.), лицо чистое, широкое, глаза карие, волосы на голове и бровях русые, лоб крутой, нос длинный, рот большой, подбородок круглый, зубы все»), вероисповедание («православная»), семейное положение («вдова после первого брака»), профессия («мастерства не знала»). Судя по этому словесному портрету, сын был очень похож на мать (даже рост ее был весьма велик для русских женщин середины XIX века). Из этого же документа мы можем сделать некоторые выводы о том, за что именно была наказана Ощепкова. Впервые Мария Семеновна оказалась осуждена еще 31 марта 1884 года за не указанное в документах преступление, совершенное ею в сентябре 1883 года. Тогда ее приговорили «к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на заводах на семнадцать с половиною лет». В соответствии с действовавшим тогда «Уложением о наказаниях уголовных и исправительных» от 1845 года, лишь очень небольшое количество правонарушений могло повлечь за собой такую страшную кару. Вряд ли пермская крестьянка участвовала в антиправительственном заговоре и терроре. В преступление против православной веры тоже верится слабо. Остается только убийство с отягчающими обстоятельствами. Что толкнуло ее на преступление и было ли оно вообще? Этого мы пока не знаем: в картотеке Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи карточка на Ощепкову М. С., увы, не сохранилась.

Не вполне понятно и в какой момент оказался, как писал Лукашев, «невыносимо тяжким для сельской жительницы непривычный фабричный труд…». Судя по «Статейному списку», Мария на заводы то ли не попала, сбежав «по пути следования на каторжные работы» в феврале 1886 года, то ли под «путем следования» имелась в виду какая-то конкретная дорога от казарм, где жили заключенные, до завода и она ринулась в бега из-под конвоя на этом пути. Не слишком подходит под описание «бесхитростной крестьянки», у которой «болела душа» об оставленной дочери и которая должна была бы сразу ринуться домой, к дочери, то, что Мария Семеновна успешно скрывалась от правосудия в течение двадцати месяцев, то есть более полутора лет! Задержать ее сумели только в сентябре 1887 года в городке Камышлове Пермской губернии. Впрочем, она могла за это время побывать и в своей деревне, чтобы повидаться с дочерью. Побег действительно мог быть совершен Марией именно ради этого. Но, повторюсь, никаких документальных свидетельств, способных поддержать такую версию, пока не обнаружено.

20 июля 1889 года Мария Семеновна Ощепкова получила свой второй срок: еще 15 лет каторги за побег (всего набралось 32,5 года) и 60 плетей. Согласитесь: приговор, не очень вяжущийся с образом добросердечной, патриархальной русской крестьянки. Но уж ни в коем случае речь не может идти о «политкаторжанке» Ощепковой, как ее частенько пытаются представить некоторые журналисты, не приводя в подкрепление своих слов ни внятных доводов, ни тем более фактов. Заслуженное или нет, но это было наказание за уголовное, а не за политическое преступление, и бессмысленно делать из Марии Семеновны высокодуховного борца с царским режимом.

В 1890 году заключенная Ощепкова была отправлена на Сахалин из Одессы пароходом Добровольного флота — такова была обычная практика по доставке каторжан на окраину империи, куда еще не дотянулись линии железных дорог. Следуя, как особо отмечено в сопроводительных документах, «без оков» (куда она денется посреди моря?) [8] , Мария Семеновна в трюме коммерческого парохода проследовала через Средиземное море, Индийский океан, мимо Африки и Аравии в «столицу каторги» — поселок Александровский Пост (или город Александровск) на Сахалине, куда прибыла не позже 23 октября 1890 года — именно тогда местный врач засвидетельствовал получение ею тридцати из назначенных шестидесяти ударов плетьми. О том, как это выглядело, можно судить по рассказу маститого журналиста Власа Дорошевича, побывавшего на Сахалине позже, в 1897 году:

«На кобылу клали особенно строптивого арестанта, клявшегося, что он ни за что “не покорится начальству”.

И каторга с интересом ждала, как он будет держать себя под розгами. Стиснув зубы, подчас до крови закусив губы, лежал он на кобыле и молчал. Только дико вращавшиеся глаза да надувшиеся на шее жилы говорили, какие жестокие мучения он терпел и чего стоит это молчание перед лицом всей каторги.

— Двенадцать! Тринадцать! Четырнадцать! — мерно считал надзиратель.

— Не мажь!.. Реже!.. Крепче! — кричал раздраженный этим стоическим молчанием смотритель.

Палач бил реже, клал розгу крепче…

— Пятнадцать… Шестнадцать… — уже с большими интервалами произносил надзиратель.

Стон, невольный крик боли вырывался у несчастного. “Срезался! Не выдержал!” Каторга отвечала взрывом смеха. Смотритель глядел победоносно:

— Сломал!» [9]

За десять дней до экзекуции Ощепковой Сахалин навсегда покинул писатель Антон Павлович Чехов. Он уехал, завершив первую в истории острова перепись населения — и каторжан, и ссыльнопоселенцев. Поэтому, увы, предположение Лукашева о том, что «фамилии Ощепковой и Плисака (ее, как сейчас принято говорить, гражданского мужа. — А. К.) вместе с, как теперь говорят, анкетными данными можно прочитать в статистических карточках Всероссийской переписи населения 1890 года, собственноручно заполненных А. П. Чеховым», оказалось безосновательно. Чехов совсем немного, но все же разминулся с матерью нашего героя, иначе она бы обязательно попала в его картотеку, которую он так кропотливо составлял на острове более двух месяцев.

Каторжанка Ощепкова осталась на Сахалине навсегда. В некоторых публикациях приводится цитата из «архивного фонда церквей о. Сахалин» о том, что «Ощепкова Мария умерла в селении Рыковском 24.04.1904 в возрасте 54 года. Причиной смерти явилось заболевание — рак почек и туберкулез пузыря. Погребение совершил священник Александр Винокуров 27.04.1904 на Рыковском сельском кладбище» [10] . Хотя более подробной расшифровки первоисточника нет, но, судя по всему, этому можно верить. Если так, то на каторге Мария Семеновна пробыла около тринадцати с половиной лет — немалый срок, что и говорить, особенно с учетом местного климата. При этом, собственно на каторге, «в работах», Ощепкова состояла до 1 марта 1901 года, после чего, по амнистии «с применением Манифеста» была переведена в разряд ссыльнопоселенцев, то есть перешла в разряд вольных жителей острова, не имеющих, однако, права покидать его. Но ехать с Сахалина Марии Семеновне было некуда. Семьи и имущества в Воробьях у нее не осталось. Дочь Агафья, из-за которой, по версии Михаила Лукашева, мать получила каторгу, от нее отказалась в 1898 году [11] . И, наоборот, новый дом, новая семья, привязали ее к Сахалину.