– Я тоже, – пошутил Фалько.

Брита вонзила ноготки ему в руки.

– Врун противный! Да кому в голову взбредет связаться с таким повесой!

Они направились к своему столику. Лоуриньо заметил их и уже не сводил глаз с Бриты. Фалько вытащил из ведерка со льдом бутылку «Боллинже» и обнаружил, что она почти пуста.

– Заказать еще?

– Нет, не стоит… – Брита открыла сумочку и стала пудриться. – Как только увижу его, мне уже вообще ничего не хочется.

– Так-таки и ничего?

Она захлопнула пудреницу и устремила на него взгляд женщины, уверенной в своем моральном превосходстве:

– Ты совсем дурачок или как?

Фалько посмотрел на часы. Потом руки его вспомнили ощущение ее тела под тканью платья.

– Ну что – мы уходим?

– И поскорей, пока этот идиот не испортил нам вечер.

Фалько подозвал официанта и расплатился, прибавив щедрые чаевые. Брита поднялась. В тот же миг встал и Мануэл Лоуриньо – он оказался высок и крепок – и направился к ним. Брита прошла вперед, не удостоив его взглядом. В отличие от Фалько, который чуть было на ходу не подмигнул ему в том смысле, что «не унывай, приятель, сегодня я, а завтра ты», но все же сдержался, потому что ему не понравилось, как смотрит на него португалец. А смотрел он так свирепо, будто во всем винил Фалько.

– Эй, – раздалось у него за спиной.

Запахло перегаром хорошего английского виски, а в перспективе – большими неприятностями. Фалько замедлил шаги, обернулся. Лоуриньо был почти на полголовы выше его.

– Слушаю вас, друг мой.

– Я тебе не друг, – процедил тот. – И я разобью тебе рожу.

Фалько вздохнул, покоряясь судьбе. И едва ли не примирительно.

– Вы меня, право, пугаете, – сказал он.

И двинулся следом за удалявшейся Бритой. В гардеробе получили ее пальто и его шляпу – сам Фалько был без верхней одежды – и вышли на улицу. Напротив подъезда стояли два такси и три фиакра. Фалько уже хотел было попросить швейцара, чтобы подозвал извозчика, но тут не столько услышал, сколько почувствовал за спиной шаги. Обернулся и в свете фонаря над входом увидел Лоуриньо.

– Ты даже не поздоровалась со мной, Брита.

Ах, чтоб тебя, подумал Фалько. Только этого не хватало сегодня вечером.

– Не желаю с тобой здороваться, – ответила она.

– Это неучтиво с твоей стороны.

– Оставь меня в покое.

Она крепче вцепилась в руку Фалько. В правую. Но он предусмотрительно высвободился.

– Я несколько раз тебе звонил, – настойчиво продолжал Лоуриньо.

– Мне много кто звонит.

Фиакр уже стоял у тротуара – швейцар расстарался. Но Лоуриньо опередил Бриту и ее спутника и преградил им путь.

– С-сука, – будто выплюнул он.

Фалько поморщился. Это, конечно, уже чересчур.

– Позвольте пройти, – сказал он, намереваясь проводить Бриту к экипажу.

– Он назвал меня сукой! – скандально воскликнула та. – Ты смолчишь?

– Садись в коляску. Едем.

Но тут опять вмешался Лоуриньо. Он стоял перед ними, опустив и чуть разведя руки, как готовый к схватке борец.

– Я тебя убью, – сказал он Фалько.

Тот тяжело вздохнул и выпустил руку Бриты. Твердо взглянул в нависавшее над ним лицо противника и проговорил раздельно:

– Ты в своей жизни еще никого не убил.

То ли тон, то ли выражение лица. То ли взгляд. Но в глазах Лоуриньо мелькнуло сначала удивление, потом осознание, потом опасение. Он отступил на шаг. Что-то он здесь не предусмотрел, и затуманенный алкоголем мозг пытался постичь – что же именно? Но продолжались его раздумья всего две секунды: больше времени Фалько ему не дал, сделав шаг вперед – тот самый, что уступил ему португалец, и с улыбкой широко раскинул руки, словно для дружеского объятия, устраняющего любые недоразумения. И одновременно, не переставая улыбаться – улыбка притупляет бдительность противника, – ударил его коленом в пах, отчего Лоуриньо сложился вдвое от неожиданности, а потом от боли. Тем не менее Фалько знал, что настоящее сокрушительное действие удары такого рода оказывают лишь через секунды три-четыре, а потому срезал путь к победе, ткнув португальца локтем в лицо. Тот упал на колени и со всхлипом втянул воздух, одну руку держа перед глазами, другой зажимая пах.

Фалько обернулся к швейцару и протянул ему сложенную вдвое купюру.

– Вы подтвердите, что этому сеньору стало нехорошо, – сказал он очень спокойно. – Потерял равновесие и упал. Вы ведь видели, не правда ли?

Швейцар прятал бумажку в карман своей тужурки с галунами. До этого он был возмущен до глубины души, но теперь улыбался от уха до уха:

– Святая правда, сударь!

Фалько в ответ послал ему заговорщицкую улыбку. Улыбку того, кто неколебимо убежден в жестокости, глупости и жадности двуногих тварей земных.

– Немного перебрал виски.

– Совершенно верно.

За окнами еще была ночь. В щель между неплотно задернутыми шторами проникал свет – на фасаде дома напротив горела неоновая реклама портвейна «Сандеман». Фалько в наброшенном на голое тело халате Бриты Моура сидел в кресле и курил, рассматривая спящую женщину. Радиаторы поддерживали приятное тепло, и Брита спала крепким сном, отбросив одеяло. Фалько слышал ее глубокое и ровное дыхание. Она лежала на спине, разметавшись, в позе, которая для всякой другой, не такой красивой женщины, не с таким точеным телом показалась бы вульгарной. Слабый свет, словно просеянный сквозь лиловатую кисею, обрисовывал его великолепный рельеф, что-то выделяя, что-то оставляя в тени. Под темной порослью лобка открывалась меж раскинутых бедер головокружительно влекущая лощина. Прежде чем подняться с кровати и закурить, Фалько мягко погрузил в нее пальцы правой руки и извлек их наружу увлажненными его собственной спермой.