Шрифт:
– Клянусь, я никогда больше не буду плакать, – сказал мальчик, глядя в глубину синего неба.
Сзади послышались шаги, мальчик обернулся. На тропинке стоял подросток, намного старше него.
– Ты чего здесь делаешь? Это мое место – я здесь рыбу ловлю, – сказал подросток, держа в одной руке удочки, в другой – ведро.
– Здесь не написано, что это твое место. Хочу и буду здесь, – огрызнулся мальчик, вставая и готовясь к драке.
Подросток внимательно смотрел на мальчика. Перевес в силе явно был не на стороне мальчишки, который был маленьким и щуплым. Одни глаза – большие, зеленые. Но какой бесстрашный – настоящий пацан!
– У меня лишняя удочка есть, можем вместе порыбачить, – спокойно произнес подросток, проходя мимо мальчика, – кстати, меня Прохором зовут.
– Кай, – буркнул мальчик, все еще ожидая нападения.
– Странное имя.
– Я его ненавижу.
– Почему?
– Потому что все говорят, когда его слышат, как ты: «странное имя», – злобно проговорил мальчик.
– Тогда я не буду так больше говорить, – очень серьезно произнес Прохор, – так и будешь стоять? Бери удочку!
– Я не умею ловить рыбу.
Прохор засмеялся.
– Правда? – но, видя растерянный вид Кая с удочкой в руке, спокойно сказал, – я научу тебя!
***
К вечеру, когда в ведре плескалась пойманная рыба, Кай сказал, что ему пора возвращаться домой. Прохор понимающе кивнул и протянул руку.
– Завтра придешь? Я опять здесь рыбу ловить буду.
– Приду!
– Значит, теперь вместе рыбачить будем…
Возвращаясь на велосипеде домой, Кай счастливо улыбался, поняв, что он в этом мире не одинок. Он нашел такого же, как он – изгоя, одиночку, того, кого никто не понимает и не принимает.
В тот день они много говорили, рассказывали о своей жизни, делились друг с другом своими мыслями, мечтами. В этот день каждый из них понял, что нашел друга, друга на всю жизнь…
Лишь одно омрачало сегодняшний день – это слова, звучащие в ушах Кая:
«Ты будешь военным!»
Глава 1
В гарнизоне было тихо. Относительное спокойствие на фронтах вносило размеренность в жизнь военных.
Кай вот уже вторые сутки проводил в палатке Варфоломея.
Он полулежал на солдатской койке, подложив под спину подушку. На нем была защитная военная форма, небрежно застегнутая на несколько нижних пуговиц. В распахнутом вырезе можно было увидеть нательную майку и поблескивающий на цепочке крест. Камуфляжные брюки были заправлены в грубые армейские ботинки. Одну ногу Кай поставил на кровать, чтобы удобнее было играть на гитаре.
Вот уже вторые сутки они пили, пользуясь моментом затишья. Такое бывало редко. Им повезло.
Кай в очередной раз провел пальцами по струнам. Ребята, сидевшие за столом, посмотрели в его сторону.
– Давай, нашу забацай, – сказал Перец. – Что тянешь?
В палатке, помимо знакомых Кая, было много офицеров – те, кто был допущен сюда из других частей.
Известие, что Кай тоже находится у Варфоломея, всех порадовало: он всегда рассказывал новости, о которых они даже и не слышали, да и поговорить с Каем было интересно, поэтому все чуть ли не с дарами приходили к Варфоломею, чтобы только он пустил и разрешил остаться.
Шли вторые сутки таких посиделок. Одни люди приходили, другие уходили.
Сейчас, под утро, в палатке было меньше народу. Кто-то лежал на кроватях, кто-то сидели за столом, на котором еще осталось море закуски и выпивки. Под ногами катались пустые бутылки, которые самые сознательные подбирали и уносили в мусор.
В целом картина не соответствовала армейской дисциплине. Все были одеты не по уставу: расстегнутые кители, многие в одних майках. Курили здесь же. Полог палатки был откинут, чтобы впустить утреннюю свежесть и немного избавиться от дыма.
Кай затянулся и потушил сигарету. Еще раз провел рукой по струнам. Вспомнил, что давно не играл на гитаре. Полуприкрыл глаза и чуть склонил голову к струнам, из-за чего непокорный локон упал на его красивое лицо; низким, невероятно красивым голосом он запел:
Пришел приказ – и по тревоге мы встаем.
Взяв автомат, садимся молча в самолет.
В рассветный час, когда земля еще спала,
В Афганистан приказа воля занесла.
Афганистан, красивый, дикий горный край,
Приказ простой: иди вперед и умирай.
Но как же так, ведь на дворе весна давно,
А сердце лишь тоской и горечью полно.
Голос его чуть дрогнул. Он замолчал, перестав играть. Повисла тишина. Все тоже молчали; те, кто первый раз слышали, как он поет, были поражены таким голосом.