– Поуважительнее! – Тем не менее Ермилов улыбнулся. – Это все? – Он потряс пачкой фотографий.

Вячеслав подал другу бокал с коньяком и блюдце с лимонными дольками. Выглядел он озадаченным.

– Странно. Ты интересовался этим Дедовым, а в домах, зарегистрированных на его имя, живут другие. Ну, допустим, в случае с замминистра это обоснованно. Тот прячет доходы, покупает именье на другого человека. Но кто этот человек, почему он сам не боится попасть под пристальное внимание бэповцев или Генпрокуратуры?

– Тем паче, что Дедов сам госчиновник. Работает во Внешторге, – подхватил Ермилов. – Одним могу объяснить – чувством безнаказанности. Однако tempora mutantur et nos mutamur in ilis.

– Не дави на меня ерундицией, – жалобно попросил Вячеслав.

– Это я к тому, что времена изменились. И мы тоже. Предел терпения наступил.

– Можно даже скаламбурить по этому поводу – наступил предел беспределу.

– Каламбурить будем, когда я прищучу этих коррупционеров, – урезонил друга Ермилов.

– И если не начнется звездопад с твоих полковничьих погон, – осмотрительно заметил Слава.

– С каких пор ты стал таким прагматиком?

– Да, знаешь ли, ступенчато к этому двигался. – Вячеслав отошел к окну и закурил, оттянул пальцем полоски жалюзи и посмотрел на улицу. – До меня, дурака, долго доходило. Сначала во время штурма Грозного, когда я еще в 131-й бригаде служил…

– В Майкопской бригаде? – оторопел Ермилов. – Там ведь совсем немногие выжили?

– Как видишь, я среди их числа… Комбрига потеряли и всех почти наших. У вокзала нас долбили, долбили духи из пятиэтажки, из «дома Павлова». Двое суток в окружении, контузия, барабанную перепонку повредили мне тогда. Я мертвым прикидывался… – Он усмехнулся. – Выползал, прятался по домам, подворотням… Так первые дни Нового года и встретил. Потом Первомайское – и осколки в плече и в затылке, в голову аккурат под «бестолковку» прилетел. Я уже в СОБРе служил. Потом один подрыв, следом второй, когда с тобой в «елочку» попали, – Вячеслав выматерился. – А они тут в это время деньги тырили. Продали нас тогда с потрохами и с договором этим в Хасавюрте… Оттянули, когда мы их уже дожимали, блин. А ты говоришь, коррупция! Когда они нас из нашего же оружия мочили. – Пепел с сигареты столбиком, не замеченный Славкой, упал на подоконник. – А у них дворцы, понимаешь, на нашей крови, на наши деньги. – Он обернулся, подошел к столику около Ермилова, где стояла бутылка с коньяком, налил себе и не чокаясь выпил.

Олег молча последовал его примеру, не решившись напоминать о дежурстве. Он взглянул на часы и спросил:

– Позвоню от тебя?

Вячеслав указал жестом на стол, где стояло два телефонных аппарата.

– Виталий Романыч, это Ермилов. Я сейчас подъеду. Дождетесь меня? Это по делу Дедова.

– Ладно, – ворчливо согласился Карпенко. – Жду тебя. Вообще-то я домой уже собирался. Сам понимаешь, лето всего три месяца…

Кроме того, что в кабинете Карпенко развел ботанический сад, он и на даче боролся за урожай, показывая невероятные сельскохозяйственные успехи в условиях климата Подмосковья. Угощал сотрудников то черной смородиной, то яблоками, то редиской…

– Слав, поеду я, – Олег хлопнул ссутулившегося на диване друга по плечу. – Не кисни. Прорвемся.

– Куда? – скривился Вячеслав. – Куда прорвемся?… И надо ли рваться?…

Эти слова друга звучали в голове Ермилова, когда он ехал в машине опять на Большую Дмитровку. В салоне одуряюще пахло свежим хлебом из пакетов на заднем сиденье. Михаил негромко ворчал на жену. Ветер врывался в открытое окно.

А на душе у Олега было муторно. Не нравился ему настрой Вячеслава, да и не разделял он его мнение. Ермилов не был циником, несмотря на жизненный опыт. Ему все еще верилось, что жизнь не такая унылая штука, какой порой кажется. Но и особых иллюзий по поводу службы не испытывал.

Сколько раз приходилось хитрить, соглашаться на компромиссы с подследственными, с их адвокатами, чтобы добиться хоть какого-нибудь результата, посадить того, кто по-настоящему заслужил. Олег знал прокурорскую кухню и все-таки каждый раз надеялся, что не будут раздаваться телефонные звонки с настойчивыми просьбами, угрозами, увещеваниями закрыть то или иное дело, а потом порой тщетно ждал, что дело не развалят в суде или не дадут обвиняемому условный срок.

В кабинете Карпенко на распахнутых окнах шуршали жалюзи, от сквозняка трепетали листья многочисленных горшечных растений. Над столом висел небольшой портрет нового президента, инаугурация которого прошла весной. Уголок рамки приподнимало сквозняком, и портрет ритмично постукивал о стену.

Карпенко рассмотрел фотографии, сделанные Богдановым, снял очки, потер глаза, покрасневшие за рабочий день.

– Ну что же, будем возбуждаться, Олег Константинович? – Он поднял брови, собрав морщины на лбу лесенкой, и вздохнул.

– Вас что-то смущает, Виталий Романович? По-моему, все очевидно. Недвижимость зарегистрирована на Дедова, а он не может обладать такими денежными средствами, находясь на должности торгпреда в посольстве. Даже если он будет клятвенно заверять, что деньги не его, а чиновника из Министерства финансов и Граевского или еще кого-нибудь, он – соучастник. Прикрывал их коррупционную деятельность. Он сдаст их и сядет сам.

– Твоими бы устами мед пить. Надо прежде слетать на Кипр и переговорить с тамошним посольским офицером безопасности. – Карпенко перевернул страницу на ежедневнике, лежащем на его столе, надел очки и прочел фамилию: – Руденко. Я уже переговорил со своим приятелем из СВР, он предупредил Руденко, и тот тебе окажет всемерное содействие. Кстати, меня просили тебя предупредить. Едешь, естественно, без дипломатического паспорта, как турист, будь там повнимательнее.

Ермилов пожал плечами, подумав о приятеле шефа: «Перестраховщик», а вслух сказал: