Утром врач сообщил, что меня выписывают. Мама, бог знает, откуда, достала инвалидное кресло. Оно было обычным, даже без электропривода. Наверное, я буду с трудом передвигаться без посторонней помощи.

Я оттягивал тот момент, когда мне следовало сесть в инвалидную коляску. Для меня это означало конец всем надеждам и мечтам. Что могло быть ужаснее?

– Максим, давай садись в кресло, – ласково сказала мама. Она заметно похудела, кофта и брюки висели на ней, как балахон.

– Я не хочу, – моё сердце колотилось у самого горла. Никто на свете не мог понять, как страшно в юности стать инвалидом. Я смотрел на инвалидное кресло с таким ужасом, словно это электрический стул.

Санитар нетерпеливо вздохнул. Видимо, ему хотелось поскорее уйти на обед.

– Максим, будь умницей!!! – мама умоляюще посмотрела на меня.

Я понимал, что пришло время покинуть больницу, вновь вернуться в реальный мир, поэтому согласился. Мне было жаль мать.

Ловкий санитар и мама подхватили меня за руки и быстро усадили в коляску. Я даже немного удивился, откуда у моей мамы, казалось бы, хрупкой женщины столько сил.

До дома нам предстояло добираться на социальном такси. Когда я увидел газель, на которой были нанесены контуры человека сидящего в инвалидном кресле, я испытал новый шок. Вновь визг тормозов и скрежет металла. Я боялся садиться в машину. И хотя на мне был надет шерстяной свитер и тёплые брюки, а мама закутала меня в плед, я дрожал, как будто замерз. Моё сердце билось под стать барабанной дроби на казни преступника. Моего согласия не спрашивали. На специальном подъемнике для инвалидных кресел, меня подняли в салон.

Весь путь мы провели в тягостном молчании. Мама не находила, что сказать, и только украдкой обеспокоенно смотрела на меня. Я закрыл глаза и представил, что мы с папой едем на рыбалку. Сейчас я их открою, и инвалидная коляска растворится как дым. Мама ждёт нас дома, а я буду с папой в машине. Мы въезжаем на поляну, ведущую к озеру.

Но яркий свет проник сквозь веки, ослепил меня и заставил открыть глаза. Мама по-прежнему сидела рядом со мной, только теперь устало глядела в окно. А я всё так же не чувствовал своих ног.

Уже показалась кровля серого дома. На этой крыше мы с ребятами в детстве нередко гоняли голубей.

Попасть в квартиру будет сложно. Ведь восьмиэтажное блёклое здание, что было моим пристанищем, не имело не то, что пандуса, даже лифта. Теперь, когда я пересел в коляску и стал ниже, этот дом, словно нависал надо мной серой неприглядной громадиной и всё больше напоминал тюрьму.

Тем временем машина, доставившая нас, уехала, оставив после себя легкое облако пыли. Я растерянно посмотрел на маму. Она лишь улыбнулась мне, и смело вскинула голову, принимая этот вызов судьбы.

Кое-как мы преодолели лестницу, ведущую на крыльцо. Однако все трудности были ещё впереди. По не писаному закону подлости мы жили на самом верхнем восьмом этаже. Я всегда любил смотреть с лоджии вниз на землю. С высоты люди казались такими крохотными. Сейчас же я хотел превратиться в крохотную пушинку и облегчить маме труд. Но я не знал чем помочь и от этого чувствовал себя никчёмным. Это всепоглощающее чувство захватило мой разум. Попытки самостоятельно управлять коляской были неудачными. Я видел, как мама сдерживала слёзы. Мы поднимались очень медленно. Мама рывками толкала коляску по широким ступеням. Я слышал её тяжёлое дыхание, и в один момент мне даже показалось, что она хочет всё бросить и убежать.

Преодолев это адское испытание, мы оказались у дверей квартиры. Мама пыталась открыть дверь, но дрожавшие пальцы не слушались её. Ключ выпал у неё из рук. Это стало последней каплей. Мама согнулась так, точно кто-то сломал её пополам и зарыдала.

Я ещё никогда не видел, чтобы она так плакала. И вообще никогда не видел настоящих женских слёз. Нет, девчонки из школы иногда плакали по пустякам, но мамины слёзы были другие – тяжкие слёзы горя. Я не знал, что полагается делать в подобных случаях. Оцепенение овладело мной. А мама стояла на коленях у дверей, не в силах открыть замок, и плакала.

Я поднял ключи с пола. Их металлический холод вернул мне способность мыслить. Я быстро справился с замком и рывком распахнул двери.

Мама, наконец, успокоилась и встала. Она торопливо вытерла слёзы, будто бы стеснялась их. Мы немного замешкались на пороге. Ведь будь я здоровым, я бы запросто перешагнул через него. С коляской же нужно научиться справляться.

Запах царивший в квартире и вся обстановка живо напомнили мне о том, что произошло. Я ждал, что навстречу нам выйдет отец. Скажет маме что-нибудь, отчего она рассмеется так светло и ласково. Однако в гостиной на горке сиротливо стоял портрет отца в рамке с траурной лентой на уголке. Ком подступил к горлу. Я не должен плакать.

Сняв плащ и туфли, мама пошла на кухню, а я остался один, предоставленный сам себе. Я с трудом попал, именно попал, в свою комнату. Порог был главным препятствием на моём пути. Отчего – то я ждал изменений в обстановке комнаты. Ведь моя жизнь теперь изменилась, и я был уверен, что мир вокруг тоже должен был измениться. Однако всё было по-прежнему, все вещи на том месте, где я их оставил в последний раз. Хотя комната мне показалась мрачной. Наверное, потому что окна закрывали тяжёлые шторы и только сквозь узкий зазор проникал тусклый свет.