Территория Финляндии, где находилась моя дача, отошла к России. Хорошо, что я заранее побеспокоился и по наводке главного искина Базы сделал тайник в совершенно безлюдном районе на севере России, куда перенёс склад с инопланетными вещами и оборудованием, обеспечивающими деятельность меня как доверенного лица. Там же спрятал оружие, мини принтер, роботов. Оставил себе только наручный искин, замаскировав его под часы. Он мне был необходим для выполнения обязанностей доверенного лица и вызова пустотника. Связь через нейросеть не могла работать на расстоянии, превышающем пятьдесят километров, а пустотник постоянно находился на Базе.

Главный искин Базы предупредил меня об ожидающейся ВМВ заранее и предусмотрел резервную связь со мной в случае потери наручного искина. Последний должен был при возникновении форс-мажора по сигналу моей нейросети самоуничтожиться. Для этого пустотник должен облетать по графику районы моего наиболее вероятного пребывания и производить поиск моей нейросети, если я окажусь в месте, откуда будет отсутствовать связь моей нейросети через стационарные искины, количество которых к тому времени значительно уменьшилось. Как показала жизнь, всё это было сделано весьма своевременно.

В 1925 году погиб Джон. Он случайно оказался на месте перестрелки полиции и бутлегеров, перевозивших спиртное. Пуля полицейского попала ему в голову, и он умер на месте. Я остался в одиночестве.

В 1941 году, несмотря на то, что мне было более шестидесяти лет, я оказался привлечён в качестве вольнонаёмного в финскую армию, а потом, как специалист по размагничиванию кораблей, отправлен в Германию в Киль, где на военно-морской базе выполнял знакомую мне работу. Пришлось перед отъездом спрятать наручный искин на чердаке моего дома в Хельсинки, так как я боялся, что его у меня конфискуют.

В 1944 году мне сообщили, что в результате бомбардировки 6 февраля русской авиацией Хельсинки мой дом разрушен, а Марта погибла. Так были разорваны последние нити, связывающие меня с Финляндией. Через пять лет должно произойти третье моё перерождение, и я стал постоянно думать об этом.

Выхода с военно-морской базы у меня не было: я постоянно находился в закрытом охраняемом помещении. Поэтому имел только редкую связь через нейросеть с находящимся недалеко стационарным искином, через которого поддерживал связь с Главныи искином Базы. Мы договорились, что как только я смогу появляться на открытом пространстве, по моему сигналу прилетит пустотник и эвакуирует меня из Германии.

Однако в апреле 1944 года меня с группой специалистов перевезли в Кёнигсберг для проведения работ по размагничиванию кораблей ВМФ Германии. Там я оставался до самого взятия города третьим белорусским фронтом, после чего как военный специалист сначала был арестован, а потом отправлен в закрытую "шарашку" под Новосибирск для использования по специальности.

* * *

Год шёл за годом, приближался 1949 год. 31 декабря у меня должен начаться процесс перерождения. Что делать, я не знал. Пройти предварительный курс подготовки я не мог: у меня отсутствовали аптечки и катриджи для них. Перенесу ли я его без подготовки? И как всё это будет происходить? Ведь я потеряю сознание и никак не смогу помочь себе. Единственно, что я сделал: за день до Нового года сказался больным. Так как предварительной подготовки к перерождению я не прошёл, у меня ухудшилось самочувствие ещё раньше. Поднялась температура, накатила слабость. В "шарашке" больницы не было, поэтому меня отнесли в медпункт, где молоденькая медсестра стала "лечить" меня аспирином. В итоге у меня начались ужасные боли, сердцебиение и дыхание прерывались. Постоянно терял сознание. Что со мной делать - никто не знал. Как мне потом рассказали, учитывая моё тяжёлое состояние и возраст, было решено отправить в местную больницу, что и сделали 1 января 1950 года. Среди врачей в это время трезвых не было. Посмотрев на меня издалека, дежурный врач распорядился положить меня в палату к умирающим: настолько я был плох. Сомнения, что сегодня - завтра я умру, у него не было. В эту палату заглядывала только санитарка, да и то, только для того, чтобы отвезти покойников в морг.

2 января я впал в кому. Врач констатировал мою смерть и дал указание санитарке отвезти меня в прозекторскую. Пока то да сё, также пьяная санитарка только 2 января вечером отвезла меня в морг, где в дупель пьяный прозектор не стал мной заниматься, а закатил каталку со мной в угол морга и завалился спать.

Ночью я пришёл в себя. Голый, лежу на кровати-каталке. Рядом на топчане храпит врач в грязном белом халате. Огляделся: морг, холодно. Потихоньку встал, осмотрелся. На гвозде висят шинель и ушанка. В углу стоят валенки. Прошёл в тамбур: там кучей свалена одежда, снятая с покойников.

"Что делать? Только и остаётся, выбрать лучшее из одежды, забрать шинель, ушанку и валенки и бежать отсюда, пока прозектор спит."

Вышел на улицу. Мороз под тридцать градусов. Куда идти - не имею понятия. Вспомнил о договорённости с Главным искином Базы отправить пустотник под маскировкой на дни моего перерождения к "шарашке" и ждать моего появления на открытом месте: вдруг удастся выйти. Попробовал связаться с пустотником. Связь есть!

Уже через пять минут я забрался в него и полетел на Базу. Жив!"

6.

"Главный искин Базы - здешний мой начальник, сразу распорядился идти в медблок и лечиться. Пройти перерождение без предварительной подготовки - это круто! Только очень жаль, что такая крутизна случилась именно со мной.

На Базе я пробыл две недели. Получил новый наручный искин взамен утраченного, сделал себе документы на имя Модеста Ивановича Рощина, сына, погибшего в Испании известного в узких кругах большевика Ивана Рощина. Он сражался на стороне республиканцев с войсками Франко и оказался в Испании приехав туда из Франции, куда уехал перед революцией из России. С матерью Модеста Иван познакомился во Франции, жил в гражданском браке, но перед отъездом в Испанию на войну официально признал ребёнка своим сыном. Мать умерла в 1948 году в Лионе. Именно она переписывалась с Сергеем Александровичем Ринкевичем, старинным другом ей мужа, и просила позаботиться о сыне.