Две складки от большого с горбинкой носа ко рту обозначились еще четче от горькой думы, что рано осиротила Россию смерть Петра. Только набрала она бег, как умер ее прозорливый кормчий. И завертели Петровым ковчегом чужие ветры, пошли временщики-немцы при царицах, а помыслы у тех временщиков не о благе и чести России, ее народа…

Неплюев прошел от стола к окну, в которое слева заглядывал косой луч взошедшего солнца. Высохший ковыль степи за низким левым берегом Яика порозовел. День обещал быть теплым, безветренным.

Вид безбрежной светло-розовой степи отвлек от мыслей о прошлом, вернул к реальности дня сегодняшнего. Неплюев еще раз просмотрел письмо Гуляева, крикнул канцеляриста, чтобы вызвал к нему толмача Чучалова, да не мешкая. А сам вновь по-стариковски загрустил о далекой молодости. «Нетленна память, батюшка Петр, о делах твоих. И в поучение всем нам, твоим выученикам. Како ты пестал нас, к наукам и делам приучая, тако же и мы теперь в меру сил… Вот ныне у меня при канцелярии открыта школа толмачей, а беру я в ту школу способных да расторопных отроков. И тем имею добрых помощников для переговорных дел со здешними ордами и дальними государствами. Иначе был бы я нем и глух. Старательным толмачам и жалование кладу не малое, по пятидесяти рублей в год, как церковному протопопу…»

Толмач Петр Чучалов, двадцати пяти лет от роду, неловко сгибая в пояснице узкое и длинное, почти саженного роста тело, робко вступил в кабинет, замер: неужто промашку в чем допустил и теперь не миновать крепкой выволочки, а то и места лишит. Наголодаешься вдоволь, пока найдешь еще какую службу после позорного изгнания от самого губернатора!

Иван Иванович с полувзгляда приметил состояние толмача, дернул густой бровью, готов был пристыдить, да вдруг с усмешкой припомнил, как однажды в столице прокутил ночь с товарищами, утром же припоздал на судовую верфь, где самим государем был к строительству нового корабля поставлен за старшего. Пришел, а царь Петр уже ходит по фрегату и не раз справлялся о Неплюеве. И только чистосердечное признание тронуло сердце скорого на расправу царя, и вместо брани оробевший Неплюев был удостоен отеческой улыбки и шутки: «Кто бабке не внук!» Однако на всю жизнь запомнил тот случай Иван Иванович и подобных промашек по службе впредь не допускал.

Неплюев смягчил взгляд, подозвал толмача ближе к столу, разрешил сесть. Коротко сообщил о письме Гуляева и о просьбе киргиз-кайсаков о посредниках:

– Вот и надумал я послать тебя вместе с Гуляевым в Хиву. От себя же буду писать письма к хивинскому хану да к верному нашему другу старшине Куразбеку. На его содействие весьма располагаю, к нему и особые подарки от меня повезешь. Готов ли ехать? Нет ли каких причин в семье к отказу?

У Чучалова затылок будто сухой коростой покрылся. Почудилось, что голова превратилась в крохотный детский кулачок. Ответил первое, что пришло на ум:

– Не опытен, ваше превосходительство… Обмишулюсь среди иноверцев… В чужих землях не доводилось быть, больше при канцелярии, с бумагами.

– В канцеляриях, мил дружок, много не высидишь и не выслужишь. Крут бережок, да рыбка хороша, как говорят яицкие казаки. А в поездках приобретешь и опыт и знания, – успокаивая оробевшего толмача, негромко и не торопясь говорил Неплюев, меряя просторный кабинет широкими шагами. – Дело надо сделать весьма важное, государственное дело по всем статьям. Не просто толмачами поедете: я сказал, а вы передали, но посланцами с правом принимать решения от моего имени, если выгода в том для России будет. За старшего будет Яков Гуляев: этот парень на свои руки топора не уронит!

Неплюев остановился против сидящего как на углях Чучалова:

– Страшатся хивинские ханы возмездия за убийство князя Черкасского и его воинства, потому и не идут на установление добрых с нами сношений. Ваш приход в Хиву и явится тем добрым сношениям изначальным примером. Уразумел? – И после недолгого молчания добавил: – Если завершите переговоры между киргиз-кайсаками и хивинцами миром, будет в том превеликая польза и нашему Отечеству. Тогда вот вам мое губернаторское слово: исхлопочу перед государыней дворянские звания. Пример вам усердной службы – мой теперешний бригадир Тевкелеев.

Чучалова в жар кинуло. Из безродных полунищих посадских людишек – во дворяне! Да с пожалованной от матушки-государыни землицей с дворовыми крестьянами! За такое благодеяние он готов не только в Хиву, но и за край света…

Чучалов бухнулся на колени, глаза затмили слезы.

– Ваше превосходительство… Все исполню, приказывайте!

– Встань, голубчик. Теперь идем со мной к купцам. Поедешь до Нурали-хана при российском караване.

Петр Чучалов едва не вскрикнул от радости. Как? Не один поедет через дикую разбойную степь, а при караване? Да ведь это совсем иное дело, и страшиться, поди, нечего.

Счастливо улыбаясь, толмач подскочил к двери и распахнул ее перед губернатором.

Купцы дружно зашаркали сапогами, поднимаясь и поклоном приветствуя Неплюева, наделенного императрицей и Сенатом большими полномочиями в этом необъятном, мало обжитом крае, в том числе вершить суд и расправу.

Ответив купцам общим поклоном, Неплюев негромко сказал:

– Садитесь, уважаемые гости. Прошу выслушать со вниманием, потому как дело, о котором пойдет у нас речь, весьма важное, а для купечества прибыльное, хотя и хлопотное.