Потом я натянула на себя свою длинную легкую юбку и пошла к отелю по боковой дороге, где не было асфальта. Пройдя метров десять, оглянулась. Песок сразу впитывал в себя капли, что текли из юбки. Прохожих не было, только проехала машина. А мне ведь теперь и на машине не ездить… Не говоря о самолете.

Как-то дошла до площадки, на которой стоял наш отель. Большое мусорное пространство, открытая земля, конечная остановка какого-то дальнего автобуса. На этой площади, в центре ее, топтались четыре собаки морда к морде. Хвосты их торчали параллельно земле, в напряжении. И я услышала задушенный хрип и визг, исходящий от собачьих морд. Нет, это не они пищали. Они тянули, каждая к себе, что-то живое! Я тут же схватила ком земли и замахнулась. Собаки виновато прыснули в стороны, залегли в кустах. Они знали, что делают подлое дело. На земле после казни лежало что-то облепленное землей, маленькое, с пятью перекрученными черными веревочками, отходящими от комка этой грязи.

Я нашла неподалеку пустой пакет, подняла им крошечное обслюнявленное собаками тельце и понесла его в отель. Во дворе, за воротами, стояло под краном ведро. Я налила в него немного воды и макнула туда неподвижный грязный комочек. И подумала: “Назову его Копейка. Столько стоит его жизнь”.

Пустила еще воды. Под струей Копейка полузадушенно завопила.

“Будет жить”, – довольно сказала я себе, кажется, вслух.

Осторожно помусолив в водичке это существо, я достала из ведра малюсенького грязного котенка.

Ножки и хвост его висели как веревочки.

Видимо, собаки вытянули ему – каждая в свою сторону – конечности из суставов, а хвост висел себе как обычный мокрый хвост.

Я поднялась в наши чистые мраморные хоромы, налила теплой воды с фейри в миску, осторожно, кончиками пальцев, промыла шерстку Копейке, отнесла под тепленький душ, сполоснула, завернула котенка в полотенце и положила на коврик и на еще одно полотенце под кресло. Подумала, что это существо надо покормить. Воду из блюдца Копеечка пить еще не могла, я намазала водичкой ей рот. Она слизнула каплю, больше не стала. Я сварила яйцо, покрошила теплый желток перед ее мордочкой и стала ждать. Копейка, не открывая глаз, ткнулась носом в желток и съела несколько крупинок. О! Будет, будет она жить!

Сняла сырое полотенце, накрыла ее сухим.

И тут пришла моя К.

Я объяснила ей, кто лежит в полотенцах на коврике под креслом. Мы приподняли полотенце.

Котенок со слипшейся шерсткой спал.

Я сказала: “Как тряпочка, совсем без сил”.

К. полюбила мою Копейку мгновенно, тут же назвала ее Тряпочкой и хотела взять на руки. Но я не разрешила, сказала, что она истерзана собаками, у нее шкурка болит.

Был уже вечер пятницы. В субботу Копеечка съела еще несколько крошек желтка и попила водички. Я большую часть времени сидела на четвереньках перед ней. К. сменяла меня в этой позиции, как только я поднималась. Ее опера для четырех контратеноров и мой роман сдвинулись во времени.

В понедельник мы поехали в зоолечебницу. Сидели в очереди, видели, как хозяин повел облезлую, старенькую, тяжело переступающую псину в кабинет. И ушел один. “У нас такого не будет, не допущу”, – подумала я.

Потом пригласили нас. Врач сказала, что это девочка (мы с К. покивали), ей один месяц, что у нее под шерсткой сплошные нарывы. Жить ей осталось три дня.

“Еще чего!” – подумала я. К. возвела очи в потолок и с иронией покачала своей многоумной башкой. Мы были с ней на одной волне. Но можно, сказала доктор, делать ей уколы антибиотиков и поить лекарствами.

В ветеринарной аптеке К. встала в очередь к фармацевту, а я потолклась в толпе и увидела коробки с детским кошачьим питанием. На коробке был изображен здоровенный котенок. Наша была много изящнее. В данный момент она лежала в моей пляжной плетеной сумке в полотенцах.

По приезде я насыпала перед носиком Копейки горстку котеночкового корма. Она вдруг подняла голову (с огромными пушистыми ушами) и подползла к корму. И стала хрустеть.

Победа!

К. ловко делала уколы Копейке, называя ее Тряпочкой, я держала малявку в полотенчике, потом нажимала ей на щеки (рот открывался), и К. капала в проем лекарство.

Через неделю Копейка поползла на передних лапках и одной задней. Вторая задняя волочилась как веревочка.

Мы предъявили нашу красавицу врачу, она ее похвалила и велела продолжать лечение. У врача Копейка не сплоховала. Встала на четыре ножки.

Еще через неделю мы уже играли с ней в шарик от пинг-понга. Копейка ловко, передними лапками, гоняла его и отфутболивала под шкаф. Потом ждала. Я лезла под шкаф, доставала шарик, и история повторялась.

А мне-то надо было скоро уезжать!

Однажды я вернулась с пляжа (я упорно плавала там на глубине примерно пятьдесят пять сантиметров) и увидела, что дверь в наш номер открыта, а горничная тарахтит пылесосом.

Как дверь открыта?! А где Копейка? Она же выскочит и опять попадет к собакам!

Я закричала, заплакала даже, горничная стала метаться по двору, ничего не нашла, горестно вернулась. Я уже держала Копейку на руках. Она, бедная, испугалась пылесоса и сидела под кроватью в уголку.

С этого момента горничная зауважала Копейку. И сказала, что идет на новоселье. Ее сестра построила дом. И, может быть, им понадобится кошка.