В сущности, даже не это главное. Не юридический термин «клевета». Ложь есть нарушение святейшей заповеди журналистики.

– Уходи, – сказал мне шеф. – И молись, чтобы шум утих.

Так я и сделала – в результате нас разделил целый горный хребет. Впрочем, в эру информации расстояние ничего не значит. Я решила, что сбежала, – а вдруг нет?

Стоп. Я нелогична. Несколько часов назад у озера нашли избитую женщину; дело в этом.

Я направилась между партами, раскладывая перед ребятами сочинения оценкой вниз. Я наклонялась ближе, фильтровала информацию. Старая привычка.

Коннор Эванс не сводил с меня огромных глаз, и я напряглась. Кто-то из этого класса?

Я обвела взглядом кабинет – кого не хватает? Джея Ти, но Джей Ти опаздывает всегда.

Вот пустое место в третьем ряду, у окна: Тео Бертон.

Несколько недель назад он сдал сочинение на свободную тему, от которого у меня мурашки побежали по коже – однако то был лишь вымысел, я ведь сама задала «что угодно». И все же… В работе Тео чувствовались сила и уверенность, не свойственные его воображению. Рассказ напоминал описание реальных событий. Я зажмурилась, перед глазами заплясали строчки из сочинения:

Мальчик видит ее и знает, что она сделала.

Мальчик представляет обмякшие конечности и цвет – красный.

Если Тео что-то натворил, если эти строки являлись предупреждением – господи, меня привлекут к ответственности.

Я могу сочинить историю в свою защиту, прикрыться: мол, читала работу Тео невнимательно. Это было дополнительное задание. Я не знала.

Тут в дверях возник Тео Бертон, и меня отпустило. По дороге к парте он остановился и оповестил, словно начальник:

– В канцелярии полно копов.

Воротник поднят, туфли без единой царапинки. Культурный мальчик, Тео Бертон в обычной жизни.

Ребята, которые ходили ко мне на второй урок, выложили бы все подробности по собственному почину. Они были девятиклассниками – первогодками в старшей школе – и на меня смотрели с обожанием. Ученики на третьем уроке обрадовались бы любой возможности отклониться от темы, их я могла бы спокойно спросить. Но первый урок… Этот класс взбунтовался еще в начале года, а я не сумела подавить бунт. Будь они достаточно умными или организованными, я приписала бы их успех совместному планированию. Объединились и нанесли скоординированный удар.

Однако я сама совершила ошибку и загнала себя в угол – то же самое я сделала и в жизни. В первый рабочий день я представилась ученикам и сообщила о своем недавнем переезде из Бостона. Я думала, что на ребят из провинциального городка это произведет впечатление. Думала, я их раскусила.

Девочка на задней парте зевнула, и я добавила:

– Я работала журналистом. – Уж теперь-то меня точно зауважают.

Та же девочка глянула на меня исподлобья и ухмыльнулась, точно довольная кошка с птенцом в зубах. Звали ее, как я вскоре узнала, Иззи Марон. Она поинтересовалась:

– Вы преподаете первый год?

Я провела с ними три минуты и уже совершила ошибку. Этим детям ни к чему было знать, что я тридцатилетняя учительница-новичок. Что я начинаю новую жизнь, оплошав в старой.

Школьный день состоял из четырех девяностоминутных пар-уроков, но первая всегда тянулась в два раза дольше остальных…

Иззи Марон устроила совет: к ее парте придвинули стулья, мальчики сгрудились вокруг. Тео Бертон втиснулся между ними, по-хозяйски притянул голову Иззи к себе и зашептал ей на ухо. Она слушала с мрачной важностью.

Я решила попытать счастья с Молли Лафлин, которая держалась на отшибе, – как в прямом, так и в переносном смысле. Остальные увлеченно перешептывались, так что мой маневр имел шанс остаться незамеченным.

– Что произошло? – спросила я.

Я гордилась своим умением находить источники и развязывать им языки, а Молли была легкой добычей. Она сразу сдалась – от потрясения, что я спрашиваю в лоб.

Молли открыла рот, но тут затрещал классный динамик.

– Мисс Стивенс? – произнес он голосом заместителя директора, и в комнате воцарилась тишина.

– Да, мистер Шелдон? – отозвалась я.

Я далеко не сразу усвоила эту загадочную премудрость: учителя обращаются друг к другу именно так. И по переговорному устройству, когда их слышат ученики, и в коридоре, наедине с коллегами. Я не могла привыкнуть к тому, что взрослые люди называют себя по фамилии; допотопная формальность какая-то.

– Вы ненадолго нужны в канцелярии, – прогремел голос Митча Шелдона.

За моей спиной все замерло и стихло; двадцать четыре пары ушей жадно слушали.