– Я все уберу! – закричал я. – Ой, простите, я так виноват, я все тут уберу, и, о господи, поверьте, я никогда не пытался кого-то хоть в чем-то обмануть, я действительно честный, стоит мне пукнуть, как я сразу признаюсь в этом, даже когда мы в школьном автобусе едем, Богом клянусь, клянусь…

– Ага, братан, остынь, – произнес Мэт, поднимаясь со своей табуретки. Он был мускулист и высок, к тому же темноглаз и голова брита, ему и угрожать незачем было, чтоб выглядеть грозно. – Успокойся. Фиглик в порядке. Гарантирую, он не пытался вас надуть.

– А ты, твою мать, не суйся, – бросил ему Финикиец. – Или постарайся быть повнимательнее, когда выбираешь, на чью сторону встать. Детеныш выставил меня на десять баксов, облил меня своим пойлом, а потом я едва в эту лужу дерьма задницей не бахнулся…

– Не натягивай сапог, если не умеешь ходить в них, дружок, – посоветовал Мэт, не глядя на него. – Мог бы не сегодня-завтра и побольней получить.

Мэт протянул через прилавок большой рулон бумаги и, когда я брал его, подмигнул мне до того быстро и до того неуловимо, что я почти и не заметил. Меня только что не трясло от признательности – вот до чего я почувствовал облегчение, поняв, что Мэт за меня.

Я оторвал горсть бумажных полотенец и тут же, бухнувшись в лужу на колени, принялся оттирать Финикийцевы брюки. Вам вполне простительно, если вы подумали, будто я изъявляю готовность в виде извинения отсосать ему.

– Ай, простите, я всегда такой неуклюжий, всегда, я даже на роликах кататься не умею…

Он глянул в сторону (опять едва не поскользнулся), потом подался вперед и выхватил у меня ком бумажных полотенец.

– Ну, ты! Слышь, не смей притрагиваться! Ишь, на коленки бухнулся, будто напрактиковался в этом. Спасибо, держи-ка ручонки подальше от моих штанов. Ты меня достал.

Он бросил на меня взгляд, в котором читалось: я пересек черту между тем, за что можно по попке нашлепать, и тем, чтоб меня и близко рядом с ним больше не было. Он тер свои брюки с рубашкой, резко бормоча что-то про себя.

Рулон бумажных полотенец все еще был у меня, и я, протопав по жиже, схватил его аппарат, чтобы очистить его.

Только я до того перенервничал и расстроился и движения мои сделались до того судорожными, что когда я взял аппарат в руки, то нажал на большую красную кнопку спуска затвора. Объектив был направлен за прилавок, на лицо Мэта, когда «Полароид» выдал вспышку белого света и тоненько-тоненько механически завыл.

Фото не просто вышло. Аппарат выстрелил им из щели, метнув квадратик пластика через прилавок и дальше к стене. Мэт дернул головой назад, быстро мигая, наверное, ослепленный вспышкой.

Я и сам слегка ослеп. Какие-то чудные червяки цвета меди извивались перед глазами. Я тряхнул головой и тупо уставился на аппарат в своей правой руке. Марка была обозначена как «Солярид», я о такой фирме не слышал никогда, ее, насколько мне было известно, никогда и не существовало ни в этой стране, ни в какой другой.

– Положи на место, – произнес Финикиец каким-то совсем изменившимся голосом.

Мне казалось, что ужаснее всего тот звучал, когда он орал на меня, только теперь голос был другим, и гораздо страшнее. Он походил на звук барабана, вращающегося в револьвере, на щелканье отведенного назад курка.

– Я только хотел… – начал я, с трудом ворочая языком.

– Ты хочешь сделать себе больно. И тебе это вполне удается.

Финикиец протянул руку, и я вложил в нее «Солярид». Если бы я уронил аппарат (если бы он выскользнул из моей потной дрожащей руки), то, уверен, он бы меня убил. Ухватил бы меня за глотку и сдавил бы. Я и тогда был в том уверен, и сейчас тоже. Серые его глаза ощупывали меня с холодной, леденящей душу яростью, а рябое лицо было непроницаемо, словно резиновая маска.

Он вырвал у меня фотоаппарат – и видение ушло. Взгляд его обратился на молодого человека и пожилую женщину за прилавком.

– Карточку. Дайте мне карточку, – сказал он.

Мэт, похоже, еще не пришел в себя от фотовспышки. Он посмотрел на меня. Посмотрел на свою мать. Похоже, он напрочь потерял нить всего разговора.

Финикиец, не обращая на него внимания, сосредоточился на миссис Мацузака. Руку протянул:

– Это мое фото, и оно мне нужно. Мой аппарат, моя пленка, моя фотка.

Она поводила взглядом по полу вокруг себя, потом подняла его и опять пожала плечиками.

– Оно выскочило и упало по вашу сторону прилавка, – произнес Финикиец, выговаривая слова громко и медленно, так люди поступают, когда какой-нибудь иностранец их ужасно злит. Как будто, чем громче скажешь, тем легче тот поймет. – Мы все это видели. Поищите фото. Посмотрите у себя под ногами.

Мэт потер толстыми концами ладоней глаза, опустил их и зевнул.

– Что стряслось? – Как будто он только что вылез из-под одеяла и вышел из спальни посреди препирательств.