– Ложись, госпожа Иннара, – вдруг услышал я свой незнакомый голос. – Я всё устрою.

Деметра помолчала, устремив на меня странный, полный сомнений и невысказанности, взгляд. Затем медленно покачала головой.

– И почему я верю тебе, Сибранд?

Я только плечами пожал: говорю, что в голову лезет, как и всегда в присутствии женщин… С Орлой, напротив, вообще молчал – первая любовь, деревянный язык, неловкие признания. Дочь Сильнейшего, впрочем, ответа не ждала: слишком ослабла да устала от дел и болезни. Поднявшись, она прошла к стене с длинной узкой картиной и провернула незаметную ручку. Дверь в смежную комнату поддалась без скрипа: это, как я и ожидал, оказалась спальня госпожи Иннары.

– Готовь свой отвар, – благословила колдунья, слабо усмехнувшись. – Я скоро.

Большего приглашения мне и не требовалось: у весело трещавшего поленьями камина находилось всё необходимое. Два маленьких кресла – я в такие даже сесть бы не рискнул, дабы не портить чужую собственность – пришлось отодвинуть в сторону от огня, а крохотный столик переставить поближе. Шкафы с алхимическими реагентами предоставили, на удивление, нужный мне набор: корень аима и засушенные цветы лиственницы. Вино у Деметры имелось тоже, и я приступил к созданию огненной смеси со всем старанием. Пока вскипала густая жижа, я от нечего делать – хозяйка покоев обратно так и не вышла – обсмотрел книжные шкафы. Никогда не питал особой любви к наукам, хотя всегда с удовольствием внимал новым знаниям – и вот теперь обречён подружиться и с пыльными книгами, и со скользкими перьями, и с непослушной головой, которая давно уж разучилась думать, вникать и созидать.

Увиденное не порадовало: почти всё было на альдском, кое-что на бруттском, одна или две вещи – на хорошо знакомом сикирийском. Последние книги оказались малополезными мемуарами, и я расстроился окончательно: похоже, чтобы разобраться в смысле колдовских заклятий, мне придётся взяться за закорючки нелюдей всерьёз. Как всё взаимосвязано и как запутано, Великий Дух!

Я всё ждал Деметру, даже когда отвар был сварен и налит в кубок, но ни на оклик, ни на стук госпожа Иннара не отозвалась. Тогда я провернул ручку картинной двери, открывая для себя мир чужой спальни.

У расстеленной кровати догорала свеча, так что большая часть комнаты утопала в полумраке. Шкура на полу, комод, шкаф, зеркало… шкатулка у кровати… Я отмечал предметы равнодушно, по привычке, пока ноги сами несли меня к кровати. Там, под толстым меховым одеялом, спала беспокойным, болезненным сном госпожа Иннара.

Я не придумал ничего лучше, кроме как приподнять её за плечи и слегка встряхнуть, чтобы привести в чувство. Липкий недуг спадал неохотно; колдунья приоткрыла мутные от беспамятства глаза, но рта для глотка не открыла, так что несколько капель отвара пролилось по подбородку, на светлую рубашку.

– Деметра, – позвал я, вглядываясь в бледное лицо, – проснись.

Кажется, я повторил так несколько раз, не оставляя попыток влить в непослушные, плотно сомкнутые губы своё лекарство. Мало-помалу мне это удалось: на какой-то миг колдунья очнулась, признала меня и сделала глоток. Затем вновь лишилась чувств. Ещё какое-то время я размышлял над тем, что делать: оставлять дочь Сильнейшего одну, в незапертых покоях, отчего-то совершенно не хотелось. Деметра не на шутку испугалась, осознав, что не затворила дверей; а уж она знала собственную гильдию получше меня – значит, имела на то причины.

Чего я понять не мог, так это то, почему госпожа Инара осталась одна в своей болезни и слабости. Не зашёл вечером ни один друг, не поинтересовался здоровьем дочери мэтр Дамиан…

Кресло себе я приносить не стал: большое, которое стояло у письменного стола, не влезло бы в узкую дверцу – я сам в неё с трудом протиснулся – а маленьких я опасался: сломаю ненароком. Поэтому улёгся прямо на полу, у кровати бруттской колдуньи, на вылинявшей – давно заменить пора – медвежьей шкуре, как хозяйский пёс, которого в лютую непогоду пустили в дом.

Перед тем, как прикрыть глаза, протёр влажный лоб беспокойной женщины тряпицей, вслушался во всё ещё хриплое дыхание, попытался разобрать невнятные слова, которые то и дело срывались с сухих губ. Не разобрал; не сильно и старался – ни к чему мне чужие тайны, своих мыслей хватает. Скоро я заснул; сам не понял, как так случилось – собирался ведь всю ночь сторожить.

Впрочем, ещё до рассвета меня разбудили: почувствовал на себе чью-то маленькую ступню, тотчас вскинулся, насмерть перепугав проснувшуюся в темноте Деметру. Колдунья хлопнула в ладони резче, чем требовалось – и магический шар сорвался с пальцев, полыхнув ярким, режущим зеленоватым светом.

– Сибранд! – выдохнула она поражённо. – Ты!..

– Я, – ответил, поднимаясь с пола. – Сейчас уйду. Двери только закрой: одна ведь останешься.

Деметра двумя руками пригладила спутанные после сна волосы, притянула к себе меховое одеяло, разглядывая меня снизу вверх. Выглядела бруттская колдунья получше: дыхание выровнялось, болезненный пот больше не пробивался на посвежевшей коже.

– Там, у камина – ещё отвар. Выпей утром, если почувствуешь слабость.

Колдунья наконец отошла ото сна. Усмехнулась вымученно-благодарно: