В тот же день Войсковое правительство, сославшись на возможные беспорядки со стороны станичников, потребовало от КНВ немедленно выделить полмиллиона рублей [319] . При этом в войсковом печатном официозе содержался вполне антигосударственный призыв не платить подоходный налог, а вместо этого отдавать деньги Правительству Казачьего войска [320] .

Вдобавок выяснилось, что со снижением цены на сахар КНВ поторопился. Расчеты начальника продовольственной управы Непряхина оказались неверными. Цена могла быть снижена вдвое, но не втрое. Теперь она оказалась существенно ниже себестоимости, и запутавшая все дело продовольственная управа заявила, что «не может брать на себя дефицит, имеющий быть при продаже сахара по ценам, установленным КНВ» [321] . Сам Непряхин сложил с себя полномочия, сославшись на то, что городской продовольственный комитет не получил ни мешка муки и «город живет изо дня в день той мукой, которая случайно прибывает в Астрахань. Достаточно случайности повернуться один раз в неблагоприятную сторону, и население города совершенно не получит хлеба» [322] .

Хотя всеобщая стачка завершилась 7 декабря, два профсоюза – портных и судоходных служащих – продолжали забастовку.

Портные требовали введения минимальной зарплаты, 8-часового рабочего дня и устройства общественных мастерских. Две согласительные комиссии, созданные Думой и Комиссариатом труда, не дали результатов. Предприниматели не хотели платить за забастовочные дни и уклонялись от повышения зарплаты. Портные всерьез угрожали, что если до 15 декабря им не будет выплачена заработная плата, они «пустят в ход Красную гвардию» [323] . Это серьезно обеспокоило Торгово-промышленную палату, и ее управляющий делами написал в КНВ, что стачка может перерасти в «погромы» [324] .

КНВ выступил в роли арбитра. Было принято решение оплатить дни простоя только за период общей забастовки (с 30 ноября по 6 декабря), обязать предпринимателей оборудовать до 8 января за свой счет мастерские и оплачивать работы до 8 января с 25 %-ной надбавкой, что предполагало заработок в размере 450 рублей [325] .

Подобное решение не устраивало ни рабочих, ни предпринимателей.

Параллельно развивалась забастовка речников. Они требовали восьмичасового рабочего дня, единых тарифных ставок независимо от сезона года, надбавок к зарплате и проведения кадровых решений о приеме на работу и увольнениях только с разрешения профсоюза [326] .

Согласительная комиссия, созданная КНВ, целиком поддержала требования работников, но вместо принятия решения передала дело на рассмотрение центральной организации судовладельцев и судослужащих в Нижний Новгород [327] . После такого иезуитского вердикта комиссара судоходства большевик Демидов подал в отставку [328] .

Никто не был готов к уступкам.

Портные и речники упорно добивались своего и на работу не выходили. Демидов забрал заявление об отставке обратно. 21 декабря КНВ поддержал требование работников о полноценной оплате периода забастовки, на что Торгово-Промышленный комитет заявил, что выполнять такое решение он не будет, поскольку оно «развращающим образом повлияет на рабочую массу» [329] . В ответ на это Центральный Совет профсоюзов сообщил, что «снимает с себя всякую ответственность за могущие возникнуть последствия и оставляет за собой свободу действий» [330] .

Уже в декабре в деятельности КНВ наметился глубокий кризис.

19 декабря состоялись довыборы в городскую Думу. Большевики их проигнорировали, а у левых эсеров как партии, находящейся в стадии становления, были проблемы с кадрами. Перфильев выставил свою кандидатуру и победил, но остальные депутаты прошли по спискам правых: двое кадетов, двое эсеров и четверо меньшевиков. Практического значения, впрочем, эти выборы не имели.

Нарастал хаос.

Жители Камызяка реквизировали свыше двухсот мешков муки, предназначенной для промысла Таргулова. Из города пришлось отправить солдат.

На станцию Владимировка прибыли 52 красноармейца из Саратова, которые реквизировали двести вагонов с рыбой (50 тыс. пудов). Местный Совет не возражал, поскольку рассчитывал получить в обмен саратовскую мануфактуру [331] . Рыба, разумеется, принадлежала не ему, а астраханским рыбопромысловикам.

Астраханский городской продовольственный комитет не отставал. Он реквизировал 222 мешка муки, получателем которых числилось интендантство [332] .

В банках не было денег, и руководитель астраханского отделения «Мазута» Моисей Френкель для расчета с работниками опустшил даже личный счет. После этого он попросил КНВ… нет, не кредита. Он попросил прислать агитаторов для разъяснения рабочим ситуации [333] .

Еще хуже обстояло дело на селе. На просьбу председателя Зеленгинской волостной земельной управы Т. Михайлова выделить ему десять красноармейцев (!) для борьбы с браконьерами КНВ посоветовал ему «наблюдать за исполнением законов вообще и, в частности, за ограничением улова рыбы», сообщив, что «для этого управа имеет возможности и права привлекать к себе местную милицию, а если таковая недостаточна, организовать народную милицию» [334] .

На этом фоне резко усиливалось влияние Советов и профсоюзов. «В целях продуктивности» КНВ переподчинил Совету благотворительные учреждения, включая «Красный Крест» [335] . Просьбы предпринимателей защитить их от погромов передавались в Союз Союзов, то есть в объединение профсоюзов [336] . Председатель продовольственного Комитета Михаил Непряхин запросил у Совета сто красногвардейцев для охраны складов и проведения реквизиций [337] .