За пятьдесят пять минут, старательно обходя сонных и равнодушных северных оленей, он добрался до нужного водораздела, с которого открывался прекрасный вид на искомую Синюю долину.

— Визуально здесь — с момента моего майского визита — ничего не изменилось, — произведя беглый осмотр местности, резюмировал Тим. — Разве что снег на вершинах чёрных островерхих скал, между которыми данная долина и зажата, слегка подтаял… А с севера по-прежнему тянет чем-то чужеродным и опасным. Неуютная такая аура: посторонняя, мутно-мрачная, с ярко-выраженными ледяными нотками…

Освободившись от рюкзака и винчестера, он уселся на уже знакомый полукруглый валун и приступил к стимулирующим процедурам: максимально прогнул спину в пояснице, расправил плечи, вскинул голову вверх, крепко зажмурил глаза и, мысленно произнося набор звучных и гортанных фраз на неизвестном языке, от души помассировал безымянными пальцами рук нужные контактные точки на коленных чашечках.

Хитрая «грушная» процедура, как и ожидалось, сработала безотказно: вдоль позвоночника шустро побежали приятные тёплые мурашки, время, наоборот, потекло медленно и плавно, по всему организму разлилась живительная бодрость, а соответствующая часть головного мозга наполнилась оптимистичной уверенностью в собственных силах…

— Какая ещё, в одно известное место, мрачно-ледяная аура? — поднявшись с полукруглого валуна, презрительно усмехнулся Тим. — Да и с севера никакой реальной опасностью больше не веет. Ни малейшей. Сплошная тишь-гладь, да Божья благодать…

Неожиданно зазвучала мелодичная трель — главной музыкальной темой из знаменитого кинофильма «Зорро» с незабвенным Ален Делоном в главной роли.

— Здесь старший инспектор Белофф, — поднеся к уху тёмно-зелёный брусок мобильного телефона, известил Тим. — Слушаю.

— Приветствую тебя, отважный и романтичный старший инспектор, — промурлыкала трубка до боли знакомым женским голосом. — Надеюсь, узнал?

— Здравствуй, Милена, — он старался говорить равнодушно, размеренно и спокойно, ощущая при этом, как глупое сердце пустилось в восторженно-бешенный пляс. — Чем обязан?

— Очень хочу, Тимофей, встретиться с тобой. Очень-очень-очень. Встретиться и поговорить.

— О чём — поговорить?

— Обо всём, — многозначительно вздохнула Милена. — О жизни, например. О её превратностях, странностях и неожиданных сюрпризах. О любви, в конце-то концом… Не уж-то опасаешься? Ты же, вроде, никогда не был трусом… Или я ошибаюсь?

— Хорошо, давай повстречаемся и поболтаем, — помолчав с минуту, согласился Тим. — Только когда и где? Я, извини, на службе. Отпуск будет только через полгода.

— Двадцать четвёртого июня я буду в Ню-Олесунне. Прилечу на вертолёте из Лонгьира, к шестнадцати ноль-ноль. В девятнадцать ноль-ноль улечу обратно, в Лонгьир. В двадцать один пятнадцать — рейс до Осло. Извини, но со временем — труба полная.

— Хорошо, я буду. Впрочем…

— Что такое?

— Буду, если получится. По погодным условиям. По душевным.

— Хорошо, я поняла, — женский голос в мобильнике стал медово-приторным. — Насильно мил не будешь. Диалектика, как ты любишь говорить… Кстати, мы с профессором Гринбергом поменялись местами. В качестве смелого научного эксперимента и для пользы общего дела. Теперь я отвечаю за разработку «капсульного» метода, а он — «лазерно-лучевого». Интригует? То-то же… До скорой встречи? Целую и жду…

— Неожиданный, надо признать, жизненный поворот, — отправляя телефон во внутренний карман штормовки, неуверенным голосом прокомментировал Тим. — Хрень полная, навороченная и законченная. Из знаменитой серии: — «Не было печали у гусара, а природа капала дождём. Свечка одиноко догорала — грустным и тоскливым сентябрём. Постоялый двор, забытый Богом. Чу, хмельная песня ямщика. Рядом вьётся — мокрая дорога. И дорога эта — не легка. Тихий скрип, остановились кони. Скрип дверной, и в зал вошла — Она. Сердце убежало, не догонишь. Всё вокруг — лишь карие глаза. Всё вокруг — лишь милая улыбка. Нежное, прекрасное лицо. А на пальчике — таинственно и зыбко — тлеет обручальное кольцо. Лишь война теперь поправит случай. Может, её мужа — там — убьют? А иначе — удавиться лучше. Лучше застрелиться — прямо тут. Свечка — одиноко — догорала. А природа — капала дождём. Не было печали у гусара — грустным и тоскливым сентябрём…».

Он уже было взялся за широкие лямки рюкзака, но тут же выпрямился и саркастично усмехнулся:

— Ох, уж, эта Милена Пандева. Прямо-таки врасплох застала, дрянь симпатичная и развратная. Всё вылетело из головы. Чуть, поддавшись глупым эмоциям, о ключевой детали не позабыл…

Тим вновь извлёк мобильник из кармана и набрал нужный номер.

— Вау! — заразительно и сладко зевнули в трубке. — Это ты, Мэри? Разбудила… Опять масло потекло из-под третьего сальника?

— Это я, Брут.

— Брут? — не наигранно удивилась Илзе. — А говорил, что мой телефонный номер тебе не нужен. Мол, никогда и ни при каких условиях… Выходит, обманывал?

— Мне, соратница, понадобилась твоя помощь, — хмурым голосом сообщил Тим. — Не до сантиментов и условностей. Дело серьёзное… Так как, поможешь?

— Железобетон. Излагай.

— Двадцать второго июня, в районе девяти часов утра, отправь на норвежца Альвисса Олсена электронное письмо следующего содержания: — «Привет от Брута. Затихарись, морда, и никаких резких телодвижений не предпринимай…». А к письму, понятное дело, приложи файл с откровениями польского портного. Ну, с теми самыми, про сувенирно-подарочные шмотки, пошитые из шкур незаконно-застреленных белых медвежат… Сделаешь?