Долго стояло перед глазами увиденное в лагере смерти. Хотелось взять оружие и нещадно бить фашистов. Но мы понимали, что делаем свое важное дело. Помнится, во время войны в одной из газет мы нашли слова о том, что медицинское обслуживание на фронте стоит в одном ряду с авиационным и артиллерийским обслуживанием, что медицинские работники в рядах армии так же нужны, как бойцы и командиры.

5 сентября 1944 года передовые подразделения нашей дивизии форсировали реку Нарев, захватили плацдарм и попытались овладеть в других местах двумя мостами. Этого, однако, сделать не удалось. Гитлеровцы провели контратаку крупными силами танков и взорвали мосты, а затем обратили удар на плацдарм. Завязались ожесточенные бои.

Наш медсанбат развернулся в четырех километрах восточнее Нарева в тенистой лощине, близ которой проходила дорога на Пултуск. Расположение оказалось очень удачным. С одной стороны, мы находились вблизи путей эвакуации раненых, а с другой — рядом не имелось таких важных объектов, которые гитлеровцы могли бы бомбить и обстреливать из артиллерийских орудий.

Работа всех функциональных подразделений медсанбата с первых дней проходила исключительно организованно, несмотря на то что непрерывные, почти двухнедельные бои принесли большой поток раненых и надо было только успевать поворачиваться. К нам поступало от 160 до 220 человек в сутки, причем не только из нашего соединения. Соседи запоздали с развертыванием своих медсанбатов, и мы принимали раненых танкистов, артиллеристов, а также пехотинцев другой дивизии.

Одним из первых оперировал я заместителя командира 118-го гвардейского стрелкового полка по политчасти гвардии майора П. Н. Яковлева. Пуля попала в орден Красного Знамени, помяла его, рикошетом ушла в среднюю часть левого плеча, раздробив кость и повредив плечевую артерию и вену. Рука у Яковлева оказалась нежизнеспособной. Присутствовавшие при осмотре раненого Стесин и Кусков, не ожидая вопроса, высказались за ампутацию, и я вынужден был провести ее — иного выхода не оставалось.

Вечерам зашел навестить Яковлева. Он был удручен, все никак не хотел верить, что остался без руки. Я спросил, хочет ли он заменить изуродованный орден на новый.

— Никогда! — ответил Яковлев. — Он же спас мне жизнь…

Личный состав нашего батальона продолжал самоотверженно трудиться, обеспечивая медицинской помощью воинов наревского плацдарма. Благодаря хорошей организации дела результаты лечения были высокими. Из двадцати восьми человек, прооперированных по поводу проникающих ранений в живот, умерло двое от прогрессирующего перитонита, который неизбежно осложнял этот вид ранений. Один скончался через двадцать суток после операции от множественных тонко-кишечных свищей. Остальные, пробыв у нас в госпитальном взводе по 12 суток каждый, были эвакуированы в госпиталь в хорошем состоянии. Такие результаты лечения этой категории раненых встречались нечасто, и мы связывали их с быстрым выносом пострадавших с поля боя, своевременной помощью раненым в полках и эвакуацией в медсанбат, что позволяло оперировать их в кратчайшие сроки. Влияли на исход дела противошоковые мероприятия и полноценное лечение в послеоперационный период.

Мастерство наших хирургов, неизмеримо выросшее за годы войны, позволяло в каждом случае выбирать наиболее благоприятный оперативный доступ, проводить щадящие ревизии органов и оперативное воздействие на их поврежденные отделы.

В середине сентября 1944 года у нас наступило относительное затишье. Пользуясь этим, мы решили проанализировать деятельность полковых медицинских пунктов, чтобы выявить и популяризировать положительный опыт. В такие периоды, когда работы становилось меньше, мы нередко собирали медиков полкового звена и проводили с ними занятия. Врачей брали и на стажировку в медсанбат.

Оживилась учеба и в самом медсанбате. Заботились, конечно, не только о врачах, не забывали мы и о сестрах, санитарах. Штудировали директивные и методические указания по вопросам военно-полевой хирургии, решения некоторых пленумов ученого совета Главного военно-санитарного управления. К сожалению, они поступали к нам далеко не систематически. Очень мало было и периодических изданий по медицинским специальностям.

В эти дни ко мне в землянку неожиданно вошел пропыленный и усталый капитан, с которым мы виделись при встрече с моим братом. Он сообщил мне, что части 161-го укрепрайона будут занимать оборону на стыке с правым флангом нашей дивизии, у города Пултуска, и брат со своими связистами на подходе, просил быть на месте.

И вот, когда перевалило за полночь, появился Алексей. Необыкновенно радостны встречи с родными и близкими на фронте! Мы обменялись последними новостями из дому, Алексей рассказал о своей семье. Особенно радовался тому, что его десятилетнего сына зачислили в суворовское военное училище. Проговорили, как и прошлый раз, всю ночь, а рано утром, попив чаю, расстались. Я в тот же день написал письмо домой, маме и сестре, а также отцу о встрече с Алексеем.

Затишье продолжалось до первых чисел октября. 4-го бои возобновились с новой силой. Противник бросил против наших частей на плацдарме свыше 300 танков вместе с пехотой, но решающего успеха добиться так и не смог. 19 октября наши войска провели наступательные действия с целью восстановления положения и расширения плацдарма. Затем снова установилось затишье, в период которого раненые поступали к нам гораздо реже, причем в основном это были пострадавшие от артиллерийских обстрелов или подорвавшиеся на минах с травмами стоп. Число их не превышало 20–30 человек в сутки. И все же мы забили тревогу — ведь многим приходилось ампутировать стопы ног.

Я расспросил каждого находившегося у нас на лечении раненого и доложил дивизионному врачу Ю. А. Боголюбскому свое мнение:

— Видимо, плохо обозначены и почти совсем не охраняются наши минные поля.

— Об этом надо доложить командиру дивизии, — сказал он.

Боголюбский взял меня в поездку с собой. Гвардии генерал-майор В. Л. Морозов встретил нас в землянке. Он завтракал и гостеприимно пригласил к столу. Мы поблагодарили, ответив, что уже подкрепились в медсанбате.

— Тогда выкладывайте, зачем прибыли.