– Джентльмены, – весело воскликнула Элен. – Да успокойтесь вы! Сядьте! Будет! Сейчас мы уладим это странное недоразумение, пожмем друг другу руки и примемся за прекрасное овощное рагу, приготовленное по старинному индейскому рецепту.

Я послушно поднял стул и вновь уселся. Доктор тоже сел.

– Итак, что мы имеем, – продолжила Элен, ей удавалось сохранять легкость и задор. – Меня только что причислили к лику богов. Это – во-первых. Герши, я бесконечно польщена, правда! И не отказываюсь от этого почетного статуса. Но вот беда, мне придется внести плату за свое членство в клубе саморожденных. И плата – моя жизнь. Это – во-вторых. Скажите, Эмиль, правильно ли я вас поняла?

– Правильно. Вы умрете сегодня.

– Имею ли я право на последнее желание?

Я стал размышлять. В игры с богами играть бесполезно; такая игра не сулит побед, какую лучинку ни вытяни, всякая будет короткой. Но я не имел права отказывать в последнем желании. И раз уж я рожден победить черную богиню, то какие бы преграды она ни учиняла, я одержу верх.

– Имеете.

– Тогда я хочу пари.

И снова обернулась к двери, щелкнув пальцами.

– Будьте любезны сегодняшний выпуск «Нью-Йорк Таймс».

– Я возражаю! – раздался отчаянный вопль Иноземцева из темноты. – Этому не бывать!

– Придется поступиться на этот раз, – с мягкой настойчивостью отозвалась Элен. – Не все же по-твоему быть должно, дорогой мой супруг.

Вошла горничная, неся на подносе газету.

– Подайте ее нашему дорогому гостю, – велела хозяйка.

Горничная склонилась ко мне, опустив поднос под руки. Я неохотно взял газету.

– Глядите на первую полосу.

Я приблизился к пламени свечи и прочел заголовок об учреждении межконтинентальных гонок. Я не мог понять, при чем здесь это. И поднял на Элен недоуменный взгляд.

– Я предлагаю вам подать заявку. Придете первым – и я выпью вашу пилюлю.

Воцарилось молчание. Я продолжал глядеть на нее, будто не расслышав предложения. Иноземцев, верно, решил отдать бразды правления своей ловкой в подобных делах супруге и тоже молчал. Либо недоумение лишило его дара речи.

– А если я откажусь? – наивно спросил я.

– Тогда пилюля останется при вас, а богиня Кали – в теле Элен Бюлов.

Вот так ловко в очередной раз она обвела меня вокруг пальца. Разделала под орех.

– Что ж, – сказал я вслух. – Принимаю пари, мадам.

А был ли у меня иной выбор?

– Герши, – отозвался доктор. – Одумайтесь! На чем вы собираетесь ехать? Что за чушь несете! Останьтесь здесь, мы сможем вместе разобраться с вашей болезнью.

– Брось, Ванечка! Самое лучше лекарство – отправиться в кругосветное путешествие. Эмиль будет здоров уже на третий день пути. Может, и вам стоит, дорогой доктор, присоединиться к пари? Приз тот же! Ведь если Эмиль придет первым, мне ничего не останется, кроме как умереть. Вы не хотите посостязаться за честь и жизнь прекрасной дамы?

– Господь всемогущий, я надеялся на ваше благоразумие! А вы опять все превращаете в фарс, – начинал тревожиться Иноземцев, оттого его речь стала сбивчивой и несвязной, голос задрожал звоном ломающегося металла. – Что вы… что вы вновь задумали? Отчего вам понадобилось это ралли вдруг? Я подозревал! Подозревал! Вы пытаетесь… Это несправедливо! Нечестно…

– Несправедливо не получать того, чего больше всего хочется, – вкрадчиво заметила Элен. – Разве не было бы здорово повторить подвиг мистера Филеаса Фогга, а?

– Все ясно! Это заговор! Заговор против меня…

И вновь его речь оборвалась кашлем. У доктора был невысокий предел его искусственных голосовых связок. Он схватился за салфетку и долго не мог остановить приступ. Наконец он замолк, его плечи еще какое-то время подрагивали, ибо малейшее першение в горле доставляло мучительные страдания. Но вскоре Иноземцев и вовсе замер. Одной рукой опирался о стол, другой прижимал салфетку ко рту. Голова беспомощно свисала на грудь, как у поломанной куклы…

Воцарилась тишина. А я и понятия не имел, что доктор лишь выжидает.

Большой черной тенью он вдруг метнулся прямо на стол – вскочил одним-единственным легким и сильным движением и бросился по длинной столешнице прямо на нас с Элен, над головой держа свою трость. При приближении он смахнул на пол свечу, что есть мочи пнув по ней. Столовая погрузилась в кромешную тьму.

Сквозь густоту ночи я увидел – нет, скорее почувствовал, – как Иван Несторович замахнулся для удара, но я успел увернуться, перехватить трость из его рук, вывернуть ее. С большой неохотой он разжал пальцы и, потеряв преимущество, отшатнулся. Победа далась мне не без натуги – Иноземцев вдруг проявил невиданную прежде силу и прыть.