Тот царству враг! Пощады никому!

Казнь кличет казнь – власть требовала жертв –

И первых кровь чтоб не лилась даром,

Топор все вновь подъемлется к ударам!»

Но Борис Годунов не мог должным образом защитись свой престол. Дело было в том, что у него не было авторитета среди боярства и народа. Подозрение в том, что он причастен к убиению царевича Дмитрия, висело над ним как дамоклов меч. К умалению его авторитета как царя прибавлялись его чрезмерная подозрительность, малодушие и жестокость. Как писал А.Д. Нечволодов, «на беду Борис никому не мог верить и чувствовал себя совершенно одиноким; малодушие, жестокость, подозрительность и другие свойства его лишенной благородства души приносили теперь страшные плоды. После разгрома семьи Романовых он успел оттолкнуть от себя и все другие влиятельные семьи в государстве… Темные пути, которыми достиг Борис престола, недостойный нравственный облик патриарха Иова и чрезмерное развитие доносов, в связи с ужасами пережитого голода и мора, оказали, как мы уже говорили, самое развращающее влияние и на все население. У каждого в сердце было сомнение насчет истинных прав Бориса на царство, что, конечно, влекло за собой упадок любви к государю, а вместе с тем и любви к Родине, так как оба эти чувства неразрывно связаны между собой в сердцах русских людей; многие стали думать только о своих личных выгодах».

В Москве патриарх Иов и Василий Шуйский убеждали простой народ не верить россказням о якобы чудом спасшемся царевиче и указывали, что тот, кто выдает себя за царевича Дмитрия, на самом деле вор-расстрига Гришка Отрепьев. Его стали проклинать по церквям, но это мало действовало на народ. В народе говорили: «Пусть проклинают Гришку, царевичу до Гришки никакого дела нет».

Появление отряда самозванца на юге Русского государства имело свой резон. Отрепьев рассчитывал в первую очередь на поддержку казаков, которые всегда было охочи повоевать, пограбить и вообще вести разгульную жизнь. К нему сразу же примкнул 4-тысячный отряд донских казаков во главе с атаманом Карелой, а затем стали переходить на его сторону местные гарнизоны стрельцов и городовых казаков. Переходили к нему и местные воеводы, сдавая ему один за другим города Северской Украины. Признало его и население южной окраины Московского государства. Кто-то искренне верил, что он истинный царевич Дмитрий, а кто-то рассчитывал службой новому царю выбиться в люди, или подняться ступенькой выше по иерархической лестнице.

Борьба на юге России между сторонниками самозванца и людьми верными Борису Годунову велась с переменными успехами до весны 1605 года, при этом царские войска, имея подавляющее численное превосходство, не желали вести войну по-настоящему, воевали как бы нехотя. Перелом в борьбе Лжедмитрия I с московским войском произошел после неожиданной смерти Бориса Годунова 13 апреля 1605 года. Перед смертью Борис успел принять пострижение под именем Боголепа и передать престол своему сыну Феодору. А.С. Пушкин так описывает этот момент:

«Ты царствовать начнешь… о Боже, Боже!

Я подданным рожден и умереть

Мне подданным во мраке б надлежало;

Но я достиг верховной власти… чем?

Не спрашивай. Довольно: ты невинен,

Ты царствовать теперь по праву станешь,

Я, я за все один отвечу Богу…»

Москва спокойно присягнула 16-летнему молодому царю Феодору и вскоре изменила ему, равно как войско, воеводы и весь русский народ. Уже 7 мая 1605 г. московское войско во главе Петром Басмановым перешло на сторону самозванца. 10 июня законный наследник престола, сын царя Бориса Феодор вместе с матерью был убит в Москве приверженцами самозванца. 20 июня Лжедмитрий торжественно въезжает в Москву и весь народ встречает его как законного царя, а 21 июля новоиспеченный патриарх, архиепископ Рязанский грек Игнатий совершает таинство венчания на царство победившего самозванца. Так к греху убиения царевича Дмитрия на русский народ наложился грех клятвопреступления, который только подлил масло в огонь смуты, отчего она разгорелась на Русской земле с еще большей силой.

Митрополит Иоанн Снычев писал: «Клятвопреступление стало фактом. Народ, еще недавно столь настойчиво звавший Бориса на царство, присягавший ему как богоданному государю, попрал обеты верности, отринул законного наследника престола, попустил его злодейское убийство и воцарил над собой самозванца и вероотступника, душой и телом предавшегося давним врагам России. Вот где таится подлинная причина Смуты, как бы ни казалось это странным отравленному неверием и рационализмом современному уму. Совершилось преступление против закона Божиего, которое и повлекло дальнейшие гибельные последствия всеобщего разора и мятежа».

Менее года царствовал Лжедмитрий I в Москве. 20 июня 1605 года москвичи торжественно встречали въезд его во главе польско-казачьей свиты в первопрестольную. Простые горожане, купцы и боярство, кричали здравицу самозванцу, тем самым увеличивая вину за грех убиения Федора Годунова с матерью и за измену присяге законным русским государям.

Однако в этот же день москвичи увидели дурные предзнаменования и первые подозрения в истинности названного «царевича Дмитрия». Как пишет русский историк В.Д. Сиповский, «когда царь вступил на Москворецкий мост, вдруг поднялся такой страшный вихрь, что всадники едва усидели на конях; пыль взвилась столбом, и на несколько мгновений ничего не стало видно. Суеверные люди крестились и говорили, что это дурной знак… Царь подъехал к Лобному месту. Здесь духовенство ждало его с образами. Запели певчие, но в эту минуту, как на грех, польские музыканты заиграли на трубах, застучали в литавры и заглушили церковное пение. Очень это оскорбило народ. Не понравилось также некоторым, что царь прикладывался к образам и крестам как-то иначе, чем истые москвичи. Возмущался православный люд и тем, что вслед за царем входили в Успенский и Архангельский собор «поганые католики и люторы» и стояли там неблагочинно, не знаменовались крестом, не преклонялись пред иконами».

Затем москвичей огорчили новые порядки, вводимые новым царем на польский лад. Так, вместо прежних придворных сановников явились новые: великий дворецкий, оружничий, мечник и т.п. Боярскую думу царь назвал «сенатом». Не угодил ему и патриарх Иов, приверженец Годуновых был низложен и сослан в Старицкий монастырь. В сан патриарха без соборного избрания самозванцем был возведен грек Игнатий, рязанский архиепископ, человек угодливый и не привязанный к русской старине.

Однако возвращение из ссылки опальных при Борисе Годунове бояр, помилование Василия Шуйского, который распространял в народе молву, что вступивший на престол не сын царя Ивана, а Гришка Отрепьев, а главное – признание Марией Нагой принародно в нем своего сына на время успокоили народ. Поэтому венчание самозванца на царство прошло спокойно и торжественно.

Новый царь в своих делах был очень энергичен и доступен для народа. Каждый день он был на боярском совете. Он без затруднения решал самые запутанные дела, был сметлив и быстр на ум. Нередко он указывал сановникам на их невежество, но делал это мягко, ласково, стараясь не обидеть их. Два раза в неделю, по средам и субботам, он принимал на дворцовом крыльце просителей: всякий бедняк и простолюдин мог прийти к нему и подать челобитную. Служилым людям было удвоено содержание, помещикам увеличены поместья, приказным людям тоже удвоено жалованье и строго запрещено брать взятки. Всем предоставлено было право свободно заниматься промыслами и торговлей. Старался новый царь облегчить участь и крестьян. При всяком случае он выказал свою доброту, говоря при этом: «Есть два способа царствовать – милосердием и щедростью или суровостью и казнями. Я избрал первый способ; я дал Богу обет не проливать крови подданных моих и исполню его!»