Посиделки у камина не затянулись; выпив чашку отвара, приготовленного советником, герцогиня поднялась в спальню и, едва натянув рубашку, легла в кровать. В комнате было сухо, но за окном стонал ветер, шуршала листва, и ей ужасно хотелось плакать. В дверь деликатно постучали; утерев слезы, Гелла подошла к двери. В коридоре стоял Силен с парой керамических грелок в руках. Увидев покрасневшие глаза, вампир оглянулся и быстро вошел в комнату:

— Не плачьте, миледи, я принес вам грелку.

Гелла разразилась потоком всхлипываний в попытке удержать рыдания, и советник, быстро поставив горячие сосуды, обнял девушку и, усевшись в кресло, принялся ее тихонько покачивать и бормотать на ушко, как маленькому ребенку:

— Тшшш, тихо-тихо, тишина, наша девочка больна, нашей крошке спать пора …

Всхлипы перешли в почти неслышный крик, и вампир произнес в сторону двери:

— Сират, принеси теплого отвара.

Через несколько минут дверь бесшумно отворилась, и внутрь серой тенью скользнул блондин.

— Орчанки спят, Стражи бдят, — доложил он и поставил на край столика кружку с приятным запахом трав и лимона, а рядом — небольшой чайник, очевидно, с тем же напитком. Гелла боролась с истерикой до последнего, но силы были неравны. Силен, продолжая держать ее на коленях, вливал в нее буквально по ложечке успокоительный отвар, гладил распущенные волосы и ледяные руки и, кажется, пару раз коснулся ее волос губами, девушке было все равно. Лишь к рассвету боль отпустила, и Сират, принесший свежие грелки, помог отцу уложить герцогиню в постель. Потом они вышли проверить караул Стражей и, отойдя подальше от дома, заговорили одновременно:

— Отец…

— Сын…

Постояли, молча глядя в глаза друг другу, и наконец Силен, тяжело вздохнув, произнес:

— Не беспокойся, она уедет.

— Одна?

— Ты будешь ее сопровождать.

— Я никогда! — бледное лицо вампира не могло заиграть красками, но глаза полыхнули ненавистью.

— Сират, — Силен крепко сжал плечо сына. — Я любил твою мать, но она умерла, я хранил память о ней последние двадцать лет, и ты не в праве меня осуждать, — помолчав, советник сказал, выделяя голосом первое слово: — Сейчас я лишь хочу сказать тебе, что ты поедешь вместе с этой девочкой, потому что поклянешься мне моей жизнью, что сопроводишь ее до того места, которое она назовет своим домом.

Кровавый туман гнева, застилавший глаза Сирата, вдруг опал; «сейчас» — значит, отцу открывалось что-то в будущем, и это что-то совершенно точно не его союз с герцогиней. Вздохнув с облегчением, Сират принес отцу клятву, и они мирно вернулись в трактир, где Стражи уже завтракали.

Навка резкими прыжками передвигалась по лесу, она была быстра и сильна, кровь пела в ее жилах от восторга, а на плече болтался крупный олень с ветвистыми рогами. Испив крови, навь не стала выпивать оленью жизнь досуха, мясо должно оставаться питательным и поддерживать силы пленника. Но у самого шалаша навка насторожилась и тихо опустила тушу под куст — пусть полежит, зверье не тронет. Прыжки сменились короткими перебежками, верхняя губа поднялась в агрессивном оскале: возле шалаша отчетливо пахло магией.

Сделав еще несколько шагов, навь резко зафырчала, словно чувствительные ноздри обожгло перцем, и закружилась волчком, не в силах остановиться; из глаз потекли слезы. Ринувшись к роднику поблизости от шалаша, навка долго хлебала ледяную воду, а потом, вернувшись к оленю, давилась кусками мяса, восполняя утраченную в магическом тумане силу. Мысль о погоне пришла к ней на рассвете — туман, наведенный богиней, развеялся, и на влажной от росы траве легким флером витал запах опробованной добычи и еще троих людей. Навь облизнулась, раздумывая, стоит ли пускаться в погоню; оглянулась на обглоданного до костей оленя и потрусила между деревьями, ловя обожженным носом ароматы сильных мужских тел.

Принц и Тирос гнали лошадей что было сил, пока Ивэн не пополз с седла, едва не уронив Калабриана. К этому времени стало понятно, что до жилья им не добраться, нужен привал. Уложив принца и оруженосца на подстилку из пары плащей, Тирос и Амиран занялись огнем и едой; припасы были скудные, ведь изначально предполагалось движение по тракту с возможностью ночевать в трактирах или деревнях. Но гвардеец сварил вполне пристойный кулеш, приправив его салом и чесноком. Принц уже мог держать ложку сам, но ел неохотно; покопавшись в своих сумках, Амиран вынул небольшую серебряную фляжку и налил в крышечку-стаканчик немного темной ароматной жидкости.

— Харранская настойка? — принюхавшись, герцог удивленно поднял брови.

— Да, Ваша Светлость, — вздохнул Амиран. — Их Величество на дорожку сунули.

Герцогу было отчего поднимать брови — харранская настойка отличалась невероятной крепостью и притом особенным вкусом и ароматом; соответственной была и цена, на стоимость фляжки можно было купить пару деревенских лошадок. После первого же глотка принц закашлялся, но наставник, обняв, придержал воспитанника, а едва спазмы прошли, налил еще. После третьего глотка принц выхлебал полфляжки воды и с удивительно расслабленным видом присел на плащ, вытянув ноги и улыбаясь. Амиран заботливо укутал его вторым плащом, и вскоре принц спал, блаженно пуская слюни, как дурачок на площади. Герцог не рискнул пить настойку «живьем», а просто накапал немного в кружку с водой и, выпив треть, предложил остаток Ивэну: