Шрифт:
Генри сделался глубоко несчастным.
– Я понимаю, друг мой, – ласково произнес капитан, – вы уже подружились с этими лыжниками…
– И они не знают, кто я и зачем здесь нахожусь, – продолжил за него Генри. – Ну, ладно, полагаю, вызывать неприязнь – часть моей профессии. Хорошо, я это сделаю. А ваш парнишка, случайно, не умеет стенографировать по-английски?
– Боюсь, что нет.
– Тогда, может, вы не станете возражать, если моя жена тоже будет сидеть с нами и делать заметки для меня?
– Я буду в восторге, – галантно ответил капитан, невольно оглядываясь в поисках руки, которую следовало поцеловать.
Таким образом, Эмми и молодой карабинер были приглашены и посажены в противоположных концах комнаты на маленьких жестких стульях. У каждого в руках был блокнот. Капитан вольготно устроился во вращающемся кресле за столом Россати, а Генри присел на подоконник, мечтая оказаться за тысячу миль отсюда.
– С чего начнем? – спросил Тиббет.
– Прежде всего нам нужны факты. – Спецци подтянул поближе бювар со стопкой белоснежной бумаги и написал на первом листе: «Хронология событий». На Генри, склонного вести опросы свидетелей, полагаясь в основном на интуицию, это произвело впечатление.
– Предлагаю начать с синьора Россати, – сказал капитан.
Глава 7
Любого человека, оказавшегося на месте синьора Россати, можно было бы простить за излишнее волнение и недовольство. Смерть постояльца – событие неприятное для владельца отеля в любой ситуации, не говоря уже об убийстве, в связи с которым большая часть гостей становится подозреваемыми; добавьте к этому унижение от того, что вас допрашивают в собственном кабинете, где вы вынуждены сидеть на краешке жесткого стула, между тем как самодовольный полицейский вальяжно развалился за вашим столом, – и почти любая степень беспокойства и раздражения покажется объяснимой и вполне простительной.
Внешне, однако, синьор Россати держал удар очень достойно. Он сидел, сложив вместе толстые красные ладони, и смотрел на капитана с выражением одновременно уважительным и настороженным.
Спецци говорил неторопливо и спокойно:
– Прежде всего мы хотели бы как можно точнее восстановить передвижения каждого из тех, кто находился в отеле, синьор Россати. Начнем с герра Хозера. Когда вы впервые увидели его сегодня?
– Сегодня… это было в девять часов, во всяком случае, близко к этому времени…
– Он уже позавтракал?
– Он как раз завтракал. Сам я обычно ем у себя в комнате и после этого перехожу в рабочий кабинет. Но сегодня Анну, буфетчицу, послали за мной с просьбой, чтобы я спустился в столовую.
– Вы всегда позволяете беспокоить вас в это время?
– Герр Хозер был важным клиентом отеля. Я всегда готов пойти на небольшие уступки.
– И чего он от вас хотел?
– Он попросил подготовить счет, так как собирался уехать из Санта-Кьяры на одиннадцатичасовом поезде, как он сказал, и, скорее всего, до отъезда уже не планировал возвращаться в отель.
– Кто-нибудь это слышал?
– Кто-нибудь? – Россати сделал выразительный жест. – Да все, caro Capitano! [23] Там же были все гости – разве не так? – Последний вопрос он адресовал Генри, чье присутствие, кажется, не вызвало у него никаких вопросов. Тиббет коротко кивнул.
– На каком языке он говорил? – вдруг спросил капитан.
– На немецком, конечно.
– Конечно. В деревне мне сказали, что и вы предпочитаете говорить по-немецки, синьор Россати. Это так?
23
Дорогой капитан (ит.).
– Я… – Теперь Россати явно был смущен. – Я говорю на обоих языках, как вы знаете, капитан. У меня нет политических взглядов – вообще никаких…
– Тем не менее вы предпочитаете говорить по-немецки?
– Ну я… для нас, жителей этого региона, капитан, эти два языка равно…
– Но вы-то не всю жизнь прожили в этих местах, верно, синьор Россати? – Голос капитана звучал спокойно и непринужденно. – Судя по вашему акценту, я бы предположил, что вы родом из Рима.
Последовала едва заметная пауза.
– Да, я родился в Риме, капитан.
– И у вас не было никаких связей с Австрией или Германией?
– С тех пор как я живу здесь, они неизбежны…
Спецци улыбнулся.
– Вы меня неправильно поняли, синьор. Я не имел в виду, что у вас есть какие-то связи с этими странами. Наоборот, я задался вопросом: почему римлянин, не говоривший по-немецки, в совершенстве овладел языком всего после нескольких лет… кстати, сколько точно времени вы живете здесь?
– В марте будет три года… – Голос Россати упал почти до шепота.