Впервые увидев Кэтрин Калхун, Эллиот Янгблод был всего лишь мальчиком с камерой, и он никогда не видел никого столь печального и прекрасного одновременно. И Эллиот, и Кэтрин чувствовали себя изгоями, пока не стали друзьями. Но когда Эллиот был нужен Кэтрин больше всего, ему пришлось уехать из города.
Наконец Эллиот возвращается, но они с Кэтрин уже стали другими людьми. Теперь он звезда старшей школы, спортсмен, а она тратит все свободное время, работая в таинственной гостинице своей мамы. Кэтрин не простила Эллиота за то, что он ее оставил, но он намерен вернуть ее дружбу… и ее сердце.
И когда Кэтрин уже готова вновь доверять Эллиоту, он становится главным подозреваемым в случившейся трагедии. Несмотря на подозрения жителей города, Кэтрин продолжает любить Эллиота. Но разрушительная тайна, которую похоронила Кэтрин, может уничтожить их последнюю надежду на счастье.
Пролог
Эллиот
Старый дуб, по которому я взбирался, был одним из множества дубов на улице Джунипер. Я выбрал конкретно этого древесного гиганта, потому что он рос прямо рядом с белым заборчиком — достаточно высоким, чтобы я смог использовать его в качестве опоры для шага к нижней ветке. Меня не волновало, что мои ладони, колени и голени уже поцарапались и кровоточили от острой коры и веток. Дуновение ветра, касающееся моих ран, напоминало мне, что я сражался и побеждал. Появившаяся на коже кровь меня беспокоила. Не потому, что я был брезгливым, а потому, что мне надо было ждать, пока она перестанет сочиться, чтобы не испачкать мою новую камеру.
Спустя десять минут я сидел прямо у ствола, а мой зад балансировал метрах в шести над землей на ветке, которая была старше меня. Кровь уже перестала сочиться. Я улыбался: наконец-то я мог хорошенько испытать свою камеру. Она не была совершенно новой, но это был ранний подарок моей тети на одиннадцатилетие. Обычно я видел ее только через две недели после моего дня рождения, на День Благодарения, но она ненавидела поздно дарить мне подарки. Тётя Ли ненавидела многое, кроме меня и дяди Джона.
Я заглянул в видоискатель, рассматривая бесконечные акры травы, пшеницы и плавные холмы. После заборов домов, распростертых по всей улице, где жила моя тётя, была импровизированная аллея. Две полосы от колес и полоса травы — вот и все, что отделяло задние дворы наших соседей от бесконечного моря пшеницы и рапса. Звучит однообразно, но когда солнце садится, и оранжевые, розовые и пурпурные цвета плещутся по небу, я убеждаюсь, что нет места более прекрасного.
Город Ок Крик не был абсолютным разочарованием, как говорила моя мама, но точно был близок к этому. Здесь должен был быть торговый центр, магазинчик TG&Y, аркада, теннисные корты и пешеходная дорожка вокруг одного из парков, но теперь на месте всего этого остались лишь пустые здания и заколоченные окна. Раньше мы приезжали сюда только на Рождество, но это было до того, как ссоры родителей стали настолько серьезными, что мама не захотела, чтобы я был их свидетелем. Похоже, летом они становились еще хуже, и я стал замечать, что солнцезащитные очки она перестала снимать даже дома. В первый день летних каникул, после целой ночи ссор с папой, мама отправила меня к дяде Джону и тете Ли. А приехав к ним, я узнал, что это был не короткий визит и что я остаюсь на все лето — распаковывая чемодан, я обнаружил множество вещей, что подтвердило это.
Солнце только начинало садиться, и я сделал несколько снимков, проверяя настройки. Тетя Ли не была слишком внимательна или нежна ко мне, но она достаточно сочувствовала мне, чтобы купить приличную камеру. Может, она надеялась, что я больше времени буду проводить снаружи, но это было неважно. Мои друзья просили игровые приставки и айфоны, и они магически появлялись. Я не очень часто получал то, что просил, так что камера в моих руках была более, чем подарком. Она значила, что кто-то слушал меня.
Звук открывающейся двери отвлек меня от заходящего солнца, и я увидел выходящих на задний двор и тихо разговаривающих о чем-то отца и дочку. Межчина нес в руках что-то маленькое, звернутое в одеяло, а девочка всхлипывала, и ее щеки были мокрыми от слез. Я замер, стараясь не дышать, опасаясь, что меня заметят, и я испорчу то, что должно было произойти. И в этот момент я заметил ямку возле ствола дерева и небольшую кучку красной земли возле нее.
— Осторожнее, — сказала девочка. Её волосы были ни то светлыми, ни то тёмными, а покрасневшие глаза заставляли зеленую радужку сиять.
Мужчина опустил маленький сверток в яму, и девочка начала плакать.
— Мне жаль, Принцесса. Арахис был хорошим псом.
Я крепко сжал губы. Смех, который я пытался сдержать, был неуместным, но все же меня забавляло, что похороны были у кого-то по кличке Арахис.
Задняя дверь хлопнула, и на улице показалась женщина, чьи темные кудри были собраны на затылке и распушились от влажности. Она вытерла свои руки о кухонное полотенце, висящее на талии.
— Я здесь, — сказала она, запыхавшись. Она застыла, глядя вниз в яму. — Ох, вы уже… — Она побледнела и обернулась к девочке. — Мне так жаль, милая. — Когда мать посмотрела на Арахиса, его маленькая лапка высунулась из детского одеяльца, в которое он был свободно закутан, и она, казалось, еще сильнее растроилась. — Но я не могу… Я не могу остаться.
— Мэвис, — сказал мужчина, обращаясь к жене.
Нижняя губа Мэвис задрожала:
— Мне очень жаль, — и она отступила к дому.
Девочка посмотрела на своего отца.
— Всё в порядке, папочка.
Он прижал её к себе:
— Похороны всегда были тяжкими для неё. Просто разрывали её.
— И Арахис был ее ребенком до меня, — сказала девочка, вытирая своё лицо, — Всё в порядке.
— Ну… мы должны выказать своё уважение. Спасибо, Арахис, что был так ласков с нашей принцессой. Спасибо, что стоял под столом и съедал ее овощи…
Девочка посмотрела вверх на отца, а он на нее.
Он продолжил:
— Спасибо за годы радости и преданности, и…
— Обнимашки по ночам, — сказала девочка, вытирая щеку. — И поцелуи. И за то, что лежал на моей ноге, когда я делала домашнюю работу, и за то, что всегда был рад видеть меня, когда я возвращалась домой.
Мужчина кивнул, взял лопату, прислоненную к забору и начал закапывать яму.
Девочка закрыла свой рот, заглушая плачь. Когда ее отец закончил, они постояли в тишине; затем она попросила оставить ее одну, и он согласился, кивнув перед тем, как вернуться в дом.