Сложнее обстояли дела с Иудеей. Она сравнительно недавно (6 г. н. э.) была присоединена к Риму и в качестве управителя получила римского прокуратора, который подчинялся сирийскому наместнику.

Иудея не забыла времена, когда была независимой от Рима, и не оставляла надежды вернуть самостоятельность. Достаточно небольшого повода, и край начинал волноваться, словно море, разбуженное порывом ветра. Впрочем, до шторма – во времена первых прокураторов – дело не доходило. Наиболее непримиримые противники римского владычества объединялись в небольшие отряды. Они попросту разбойничали – как на своей территории, так и проникали в соседнюю Сирию. Один из таких отрядов несколько месяцев держал в страхе западное сирийское пограничье. Его предводитель Бар-Симон слыл неуловимым удачливым мстителем. Разбойничий отряд постоянно увеличивался, грозя вырасти до размеров армии. Наместник Сирии направил против Бар-Симона одного из своих легатов – римского всадника Понтия Пилата.

Около месяца с поистине римским упорством гонялся Пилат за везучим разбойником, но всегда его легионеров встречали только дымящиеся головешки сожженных деревень. Поймать разбойника стало делом чести для легата, обратное грозило обрушить его начинавшуюся карьеру. И вот однажды к нему привели перебежчика, у которого Бар-Симон отнял богатую добычу. Озлобленный иудей желал любой ценой отомстить предводителю. С его слов стало известно, что разбойничий отряд в одну из ближайших ночей собирается напасть на город Ермон.

Не слишком доверяя словам предателя, Понтий Пилат тем не менее уцепился за этот призрачный шанс. Ускоренным маршем римские когорты устремились к названному городу. Пилат не стал входить в Ермон, так как понимал, что лазутчики Бар-Симона немедленно донесут ему о прибывшем подкреплении, и это заставит мятежников отказаться от своих планов.

Римляне разместились в ближайшей деревне. Жителям Пилат запретил покидать дома до тех пор, пока на постое находились легионеры. И даже своим воинам он приказал в дневное время не показываться на улице. Так прошло два дня. На третью ночь разведка донесла, что войско Бар-Симона, безжалостно уничтожая встретившихся на пути людей, вошло в сады Ермона и затаилось.

Мятежники отдыхали и ждали рассвета, чтобы напасть на город. Понтий Пилат обрушился на них ночью, когда большинство врагов спало самым крепким сном. Спросонья разбойники не могли даже понять, что творится в темноте. А легионеры Пилата за время марша успели привыкнуть к ночному мраку и теперь методично уничтожали врагов.

По истошным воплям товарищей подчиненные Бар-Симона поняли, что их бьют, и принялись выбираться из злополучного сада. Подобными действиями они лишь усугубили свое положение: деревья служили естественной преградой и мешали римским легионерам сражаться правильным строем. Теперь выбравшихся в поле разбойников ничто не защищало. Поднимавшаяся на востоке заря осветила полных решимости римских легионеров и сбившееся в толпу поредевшее израненное воинство Бар-Симона.

Отряд мятежников оттеснили в пустыню, и легионеры плотно сомкнутым строем рубили их размеренно и неторопливо. Когда иудеи осознали свою обреченность, десяток всадников отделился и, покинув прочих собратьев умирать, устремился в сторону ближайших гор.

Почти всех разбойников перебили, только пятнадцать человек были взяты в плен. Наибольшую досаду Понтия Пилата вызвало то обстоятельство, что Бар-Симон бежал. Даже небывалая победа не радовала легата.

Он задал вопрос пленным: где может скрываться их предводитель?

Ответом было лишь молчание.

– Если выдадите главаря, я сохраню вам жизни и верну свободу, – пообещал Пилат. – В противном случае вы умрете медленной и мучительной смертью на крестах. Для чего укрывать того, кто предал вас, обрек на верную смерть, кто позорно бежал к своим награбленным сокровищам? Теперь вы будете умирать страшной смертью, а он – развлекаться с вашими женами и сестрами.

Глаза иудеев горели ненавистью, похоже, собственная жизнь их мало интересовала, и в подлость вождя они не верили.

– Что ж, поступим по-другому, – легату пришла в голову свежая мысль.

Он вытащил из строя молодого иудея, почти мальчика, на лице которого увидел страх и нежелание умирать.

– Скажи, где искать Бар-Симона? Иначе ты умрешь первым, хотя и прожил на земле гораздо меньше своих товарищей.

– Клянусь, я не знаю, – залепетал объятый страхом юнец. – Я недавно в этом отряде. Прости, римлянин, я никого не убивал, ничего не сделал плохого.

– Хорошо, я верю, что ты можешь не знать логово Бар-Симона, – произнес Пилат. – Но оно наверняка известно твоим более опытным товарищам. Кто-нибудь желает спасти жизнь мальчишки?

– Прости, римлянин, я ни в чем не виновен, – захныкал молодой пленник.

– Увы. Твоя жизнь зависит не от меня, а от твоих собратьев.

Никто в толпе иудеев не шелохнулся, ни у кого на лице Пилат не узрел колебаний.

– Что ж, учитывая твою молодость и то, что ты не успел обагрить свои руки кровью невинных, я дарую легкую смерть, – произнес римский военачальник и обратился к стоящему за спиной: – Центурион Марк, ты умеешь убивать мгновенно. Окажи последнюю милость этому несчастному.