— Яра, что это с тобой? Опять куда-то с Дмитрием залезли?

— Ба, а почему бабушка Мария сказала, что родители погибли, когда они в Праге? Она ведь пошутила? — сдавленным голосом спросила девочка, комкая край футболки, так что ее маленькие пальчики побелели. Бабушка молчала, и она начала молить про себя: «Ну скажи, ведь они живы», но Рогнеда только тяжело вздохнула и потянулась к ней руками, чтобы обнять. Худенькое тельце дрожало в ее горячих руках:

— Их больше нет, но ты не одна и никогда не будешь одна. Мы вместе. — Погладила ее по заплетенным в две косички, таким же, как у нее темно-каштановым волосам.

— Как нет… как… — она почти задыхалась, сипела эти слова, слезы душили ее, собравшись в неприятный комок в горле, и пролились только тогда, когда бабушка поцеловала ее в висок и еще теснее прижала к себе.

— Я не хотела тебе говорить…

С того дня в Златаяре что-то надломилось, игры с друзьями больше не были такими веселыми и беззаботными. А когда через два года и деда не стало — сердечный приступ, детство совсем закончилось. Из маленькой и веселой девчушки с мальчишеским характером, она превратилась в замкнутую и малообщительную. По окончании музыкального училища, поступила в консерваторию. Еще учась в младших классах, бабушка отдала ее в музыкальную школу, и только это помогло девочке отвлечься от грустных воспоминаний и хоть немного ожить. Затем к игре на флейте и скрипке прибавилось плавание в бассейне, куда они с Рогнедой ходили два, а то и три раза в неделю. Продолжали ездить на дачу, а когда Злата наконец-то получила диплом, бабушке предложили провести курс лекций по своему предмету, рассчитанный на три месяца в Лондоне.

— Поезжай! Это ведь твоя мечта, — увещевала Рогнеду внучка, сидя в их трехкомнатной квартире в спальном районе юго-западного округа на кухне и попивая чай с малиновым вареньем.

— Это на целых три месяца, как ты будешь здесь без меня?

— Как и до этого, от квартиры родителей приходят деньги, на них и проживу. Ты не забывай, что я еще получаю за выступления в консерватории, а на следующей неделе как раз такой концерт и у меня сольная партия на скрипке. — Яра гордо вскинула подбородок своего узкого личика. Сейчас, в свои двадцать три, она больше не выглядела худой и неприметной серой мышкой, а превратилась в стройную и привлекательную девушку. Такую же миниатюрную как ее покойная мать, но глаза унаследовала от деда — по-кошачьи каре-зеленые. Она больше не носила косичек, да и длинные волосы у нее были только класса до шестого, после чего она стала экспериментировать со стрижками, пока не остановилась на короткой, но не менее женственной благодаря длинной косой челке до подбородка.

— И все-таки, вдруг что-нибудь случится, и я не смогу быть рядом, так же как не смогла с… — ее перебила внучка, обняв за плечи.

— Ба, не вини себя. Ты же знаешь, им нельзя было помочь, а со мной все будет хорошо. Езжай и будь спокойна, я уже большая девочка, не пропаду. Вся в тебя, — поцеловала ее в чуть морщинистую щеку.

Через три дня, точно в пятницу, Злата проводила любимую бабушку в аэропорт Шереметьево. Тем же вечером, возвращаясь после плавания из бассейна, разомлевшая и приятно уставшая, девушка не догадывалась, что за ней идут, пока кто-то не ударил ее в висок. Острая вспышка боли заставила опуститься на асфальт. Чувствуя, как по щеке льется что-то горячее, Яра не сразу поняла, что из ее рук пытаются вырвать сумку, в которую она вцепилась мертвой хваткой. Ключи, кошелек с деньгами за съемную квартиру, все, на что она могла жить этот месяц, было там.

— Пусти тварь! — рыкнул на нее напавший. От него пахло немытым телом, и она увидела наколки на пальцах с зажатым кастетом. Пока этот хмырь пытался вырвать у нее сумку, девушка закричала на всю улицу и тут же схлопотала тяжелой рукой по лицу, окончательно упав на спину. Но далеко вор не убежал, его схватили два высоких парня в кожаных куртках. До Яры донеслись странные булькающие звуки, и она увидела, как тело нападавшего медленно осело на землю.

— Фу, ну и смердит от него. Как только такие находят лазейки в этот мир, непонятно, — с отвращением проговорил первый, в полумраке их лиц было не разглядеть.

— У кого есть артефакт переноса, те и приходят ради легкой наживы. Это уже второй такой тип на нашей с тобой летней практике. Куратор будет доволен.

— Сумку верните, — их прервал женский голос, и оба удивленно посмотрели в сторону все еще сидящей на асфальте Златаяры.

— Да-да, я вам двоим говорю. Этот урод хотел меня обокрасть, а там очень ценные вещи! Или вы с ним заодно? — она встала пошатываясь, опираясь о перила лестницы собственного подъезда, чтобы не упасть. В висках болезненно стучало: «Давно я так не нервничала. Стоило бабушке улететь, и в тот же вечер нарвалась на вора, да еще по лицу схлопотала».

Парни медленно подошли к ней, и один из них протянул руку со спортивной сумкой:

— Ты нас видишь? — в полумраке блеснули его глаза и темно-русые волосы, собранные в длинную косу, перекинутую через плечо.

— А не должна? — Яра взяла сумку и приложила салфетку к кровоточащему виску.

— Да как бы нет… Ты, вообще, чья будешь? Из нашего мира или как? — спросил второй. Под метр девяносто рост, черные короткие волосы забавно торчали, кожа смугловатая, волевой подбородок и насмешливый взгляд.

— Своя собственная! Странные вы какие-то! Мы сейчас в городе Москве, планета Земля. Неужели заметка из журнала оказалась правдивой и все мужчины с Марса? — пожала плечами и, поднявшись по ступенькам, с писком открыла подъездную дверь. — Если вы не с ним, то спасибо за помощь, всего хорошего. Ей ничего не ответили, но она и не ждала. Сейчас ей хотелось одного: понять, какой урон нанесли ее несчастному лицу, как долго это все будет заживать, иначе на время концерта в среду придется превратить лицо в тональную маску, чтобы замазать все.