– Опять же мотив: новая и притом свежая обида на брата. Дескать, сам убежал с поля битвы, а его бросил, – рассудительно заметил Буланов.

– Нет, – отрезал Михаил Ярославин. – Всё вы верно толкуете, но где бы он отраву прикупил?

– Ты говорил, будто он трусоват, – напомнил Улан. – Из опасения попасть в плен не мог он ее сам для себя загодя приготовить?

– Не мог. Сказываю же – богомольный, а себя жизни лишить – для христианина грех смертный. И вот еще что: за ним я особый пригляд учинил. Все ж таки брат врага лютого, коль и его не уберег бы, Юрий и вовсе пеной от крика изошел. Побожиться могу – пуст был Борис.

– Тогда… Иван, – предположил Сангре и, не удержавшись, обиженно покосился на Улана – почему не поделился своей версией насчет трех братьев сначала с ним. – Опять же Черногуз из Москвы.

Князь пренебрежительно отмахнулся.

– И он не гож. Умен, спору нет, но сидит в Москве тихо, никуда не суется, и весь ум его в хозяйстве. Торгаш, одним словом. Что и где купить подешевше да продать подороже, что придержать до нужного времени, – тут он всех нас за пояс заткнет, а касаемо прочего… Опять же и богомолен излиха, смертный грех на душу взять побоялся бы. Да и людишки, кои подле крутятся, ему под стать – купчишки да прочие.

– А Афанасий? – с надеждой осведомился Улан.

– И его я имал, когда он супротив меня с новгородской ратью вышел, было время потолковать о том, о сем. Афанасий, помимо того, что богомольный, вдобавок и трусоват, боится всего. Потому и не сыскать ему людишек, годных на таковское. Сильные духом к слабому князю служить не пойдут. Вот и выходит, – тяжело вздохнул Михаил Ярославич, – что целил ты, ведун, не туда и все твои стрелы мимо прошли. Али не согласен?

Буланов не ответил, но по тому, как он упрямо склонил голову, и без слов стало понятно, что князь прав с догадкой – не согласен. Но тот не оскорбился и пояснил почти ласково:

– А даже ежели и прав – проку с того? Афанасия допросить – он в Великом Новгороде. Бориса я тоже отпустил из полона, далече он ныне, в ином Новгороде, в Нижнем. Иван ближе всех, в Москве, ан и его оттель не выковырнуть. А и была бы возможность поспрошать – кто ж сам себя оговаривать бы стал, верно? Вот и выходит – коль кто из них оное учинил, лишь на том свете с него за злодеяние спросится, а на этом…

Не договорив, он обреченно вздохнул и тяжело поднялся с лавки.

– Княже, – взмолился Сангре. – Одну просьбу дозволь. У тебя ж в порубе уйма людей сидят, верно?

– И что с того? Чай, за дело, а не просто так.

– Ну да, ну да, – торопливо согласился Петр. – Речь не о том. Просто если их провести перед покойником, может, кто его и признает. А отталкиваясь от этого, попробуем прояснить – где жил, чем и как. Глядишь, и среди князей ясность появится.

– А вот оное ты неплохо измыслил.

– И еще одно, – замялся Сангре. – Объявить надо: того, кто признает, помилование ждет. – Подметив тень сомнения на лице Михаила Ярославича, он заторопился с пояснениями. – Ты не думай, мы ж его сами вначале расспросим, все проясним основательно, и, если он соврал, чтоб свободу получить, ему хуже, пропишем по самое не балуй.

– Ладно, – нехотя согласился князь. – Ради такого дела отпущу одного лиходея. Вот послезавтра и учнете свои смотрины.

– А пораньше?

– Ныне притомились поди с дороги – ни к чему. А к завтрему с утречка жду у себя в тереме. Там слово свое поведаю. И так мыслю, после него вам… недосуг станет людишек из порубов вытягивать.

И он вышел.

Побратимы переглянулись, недоумевая. Чего им ждать от завтрашнего визита, гадали долго, но ни к какому конкретному выводу не пришли – слишком много вариантов. Особенно с учетом многозначительной паузы и последующего пояснения: «недосуг станет». С чего бы?

На всякий случай друзья приняли кое-какие меры по подготовке к срочной эвакуации, а проще говоря, побегу из города. Загодя предупрежденные литвины к вечеру вывезли в свой дом-казарму, стоящую в пригороде Твери, за городскими стенами, сундуки с одеждой и наличностью, оставив лишь шкатулку с серебром – на бытовые расходы. Дабы княжеские дружинники не застигли их врасплох, Сангре предусмотрительно распорядился удвоить сторожевые посты. Да и внутри самого терема, где он жил вместе с Уланом, тоже выставили ночную стражу.

Однако ночь прошла спокойно. Да и в городе царила тишина, о чем успела сообщить спозаранку пробежавшаяся по торжищу Заряница. У княжеского терема тоже было все как обычно, и Сангре порадовался, что они прихватили с собой в качестве сопровождения всего четверых: пару оруженосцев и телохранителей.

Тем не менее в приемный зал, как Петр про себя называл здоровенную комнату, где собирались княжеские советники, побратимы вошли слегка робея. Как ни крути, но дело, порученное им, они в конечном итоге завалили, а значит, какое-то наказание должно последовать. И насколько оно окажется суровым, поди пойми.