Несмотря на усталость и усиливающийся к ночи мороз, мой фронтовой друг, помощник начпоарма по комсомолу батальонный комиссар Г. Н. Шинкаренко{61}, и я пробираемся в глубь леса. Опушенный снегом бор всегда пленит воображение человека, но то, что мы увидели здесь, превзошло все, когда-либо виденное нами. Исполинские сосны и ели покрыты изумрудными гирляндами снега. Они отбрасывают синеватую тень, а пышно украшенные снегом кустарники и мелколесье выглядят как бескрайняя выставка наспех изваянных скульптур, в гуще которых глаз различает то неясные очертания людей, профили человеческих лиц, то фигуры знакомых, а чаще всего неведомых, фантастических существ. Практической целью нашей вылазки было ознакомление с состоянием снежного покрова в лесу. Как и предполагалось, снежный наст оказался непрочным и хрупким. Такая снежная корка могла не облегчать, а только усложнять продвижение пехоты. Зато для лыжников (мы вышли в лес на лыжах, заимствованных у разведчиков) снег был превосходным. За нами оставались лишь едва заметные вмятины. Все эти сведения мы используем при проведении бесед в подразделениях.

Вернувшись в деревню, мы приняли участие в разборке только что прибывшего политотдельского скарба, растапливанием печей, выясняем, по возможности, обстановку. Уснули мы только под утро. Но не прошло и часа, как все проснулись от громкого треска: вблизи разорвалась небольшая бомба, сброшенная подкравшимся вражеским самолетом. Оконные стекла разлетелись на куски, и в избу ворвался леденящий холод. Мы завернулись в одеяла, плащ-палатки, набросили на себя шинели, но холод пробирался со всех сторон. Стыли даже ноги, обутые в валенки. Пришлось подняться всем и заделывать хламьем и соломой окна и вновь разжигать печь.

Однако и на этот раз спали мы не более одного-двух часов. Рано утром пришел сопровождаемый Должиковым член Военного совета армии дивизионный комиссар С. Е. Колонии. В своем кратком сообщении он охарактеризовал обстановку на фронте и поставил задачу перед политработниками, после чего Должиков распределил всех работников политотдела по дивизиям и бригадам. Выяснилось, что инструктор отделения кадров старший политрук К. Т. Щукин, инструктор 7-го отделения старший политрук Я. С. Драбкин и я направлялись в 180-ю дивизию. Этой дивизии предстояло пройти по бездорожью в тыл 290-й пехотной вражеской дивизии...

Прежде чем направиться в дивизию, мы зашли в "столовую", наскоро оборудованную в здании школы. Быстро покончили с завтраком и уже собирались идти, как вдруг к нам подсел боец в белом нагольном полушубке, заросший бородой до глаз, усталый, но с задорной искринкой больших карих глаз. Поймав взгляд молоденькой подавальщицы, он смешливо, извиняющимся голосом сказал:

– Я, извините, сейчас на дворняжку похож. Надо бы побриться, да вот все некогда.

Только заслышав голос, я распознал в говорившем моего друга и однокашника по партийной работе, а ныне комиссара партизанской бригады, старшего батальонного комиссара С. А. Орлова. Мы обнялись, крепко расцеловались.

Орлов собирался переправляться в свою бригаду, а сейчас ему предстояло провести беседу с командованием армии по вопросу взаимодействия партизанских частей с войсками 11-й армии в связи с предстоящей операцией.

Под конец нашей короткой беседы Орлов сказал, что только что прослушал по радио сводку Совинформбюро и затем, повысив голос, чтобы его слышали все находившиеся в столовой, сообщил об изгнании немецких войск из Керчи, Феодосии. Горячая волна радости охватила всех, кто его слушал, а я еще подумал про себя, как хорошо будет начинать беседы в подразделениях, куда мы сейчас направлялись, с этого волнующего сообщения...

180-я дивизия находилась в молодом еловом лесу. Землянки, недавно вырытые саперами, за одну ночь покрылись толстым слоем снега, хорошо замаскировавшего расположение дивизии от вражеской авиации. Ели стояли вблизи блиндажей, как бдительные стражи, в бело-зеленых маскхалатах, неподвижные и строгие. Всюду царил порядок. Бросались в глаза таблички с указателями служб и направлений к ним. Для автомашин и конного обоза была расчищена площадка в глубине леса среди старых мохнатых елей и сосен. Аккуратно сложены заправочные материалы. Район расположения дивизии обнесен двойным рядом колючей проволоки...

Прежде всего мы представились полковнику Ивану Ильичу Миссану, командиру дивизии. Грузный, широколицый, скупо роняющий слова, он оживился, когда узнал, что я уроженец Кубани. Обрадовавшись встрече с земляком, Миссан заговорил о кубанских просторах, о пудовых арбузах, о дынях-зимовках, о многом другом, что имело отношение к его родному краю.

Из землянки комдива мы направились в блиндаж начальника политотдела дивизии старшего батальонного комиссара В. Д. Куры-лева. Вместе с ним и другими работниками политотдела дивизии мы участвовали в составлении плана политического обеспечения предстоявшего марша, выступали в подразделениях с докладами "о текущем моменте", проводили беседы, помогли подготовить специальный номер дивизионной газеты. Вечером я сделал инструктивный доклад о международном и внутреннем положении Советского Союза для командиров и политработников дивизии.

Позже Миссан пригласил меня и Щукина к себе в командирскую землянку отужинать. Дивизионный повар угостил нас отличным пловом. Любезно были предложены всем фронтовые сто граммов.

"Это аванс в счет января", - добродушно разъяснил комиссар дивизии старший батальонный комиссар В. В. Бабицкий, намекая на то, что дивизии в этом месяце предстоят активные боевые действия. Миссан был, по словам Курылева, более обычного шутлив и доброжелателен. Этим он выдавал свое возбуждение бойца перед боем.