– А как же свобода?

– Какая свобода? Выбора? Пожалуйста, выбирай людей, с которыми тебе выгодно сотрудничать и от кого ты готова зависеть, – ответил Стас.

– Вы предлагаете мне радоваться, что все не так и плохо?

– Почему бы и нет? Мы с тобой сидим в чистой сухой квартире, а не в дырявом сарае, едим вкусный торт, запиваем горячим чаем. Может ведь и быть такое, что сидели бы мы с тобой за жиденьким чаем из пакетика, которого заваривали уже раз десять и жевали краюху хлеба. Это ведь хуже, чем сейчас.

– Наверное.

– Вот будут настоящие проблемы, тогда и будем горевать с тобой.

– Почему вы все время говорите мы да мы?

– Сам не знаю. Оговорки, – он улыбнулся. – Пока причину их выяснять не хочется.

Вечер перешел в ночь. Когда Стас вернулся из душа, то Люба уже спала под телевизор. Свернулась клубком. Носом сопит. Заболела что ли? Скорее всего, плакала. Неудивительно. На нее много чего навалилось. Но это не его проблемы. Через несколько дней он избавится от девчонки. Итак много для нее делает. Мог бы забить на все. Пусть дальше отец ее под других подкладывает. Или вон в психушку кладет. Стас накрыл ее одеялом и, не удержавшись, провел по щеке. Она замерла, но не проснулась. Тяжело вздохнула и продолжила сопеть дальше. Стас выключил телевизор. Это ему не нравилось. Его к ней тянуло. Но это уж совсем из ряда сумасшествия. Нет. Идти на поводу похоти – себя терять. Он найдет себе занятие. А малышка пусть спит.

Прошло три дня. Стас не появлялся дома. В холодильнике была еда, так что Люба не голодала. Остальное… В первый день пропажи Стаса она не переживала. Во второй начала с тревогой поглядывать на часы. На третий день она уже не находила места себе от беспокойства. Вдруг с ним что-то случилось? Как ей тогда быть? Она заперта в квартире без средств связи. Перед окнами почти никто не проходит. А если и проходят, то личности весьма мутные. Как дать знать, чтоб ее освободили? Пожар устроить? Она никогда раньше не занималась поджогами. Можно и самой сгореть, пока будет помощи ждать. Или кричать, как принцесса, заточенная в башне. Только люди могут подумать, что она с головой не дружит. Была у нее соседка, которая по весне и осени выглядывала в окно и начинала материть прохожих. Люди вначале реагировали, а потом перестали. Так и тут может получиться.

Люба за это время насмотрелась телевизора на годы вперёд, а вот слез не было. Только страх и нервное напряжение. От сладкого торта уже мутило. Люба старалась не есть много, из-за этого почти не готовила, потому что не знала, как долго будет находиться в квартире. Попыталась открыть окно, но его заело, и у нее ничего не получилось.

Люба сидела в кресле, завернувшись в одеяло, и смотрела какую-то передачу, не вникая в суть. После всех переживаний на нее напал ступор. Когда послышался звук открываемой двери, она даже не пошевелилась. Только расплакаться захотелось.

– Ты чего? – Стас подошел к ней. Нахмуренный. Но Люба молчала.

Это был какой-то странный порыв, который она не могла объяснить себе. Только Стас сейчас был такой близкий и родной. Она не поняла, как повисла у него на шее.

– Ты чего так напугалась? Стучал кто? – растерянно спросил он. Она лишь отрицательно покачала головой. От него пахло резким одеколонным, табаком, хотя он и не курил, и кажется алкоголем. Да, неправильно. Он ведь чужой человек. Но это лучше, чем одиночество и неизвестность.

– Испугалась. – Тихо ответила Люба.

– Бывает, – он осторожно разжал ее объятья и вытер слезы. – У меня дела были. Я же не нянька. Согласись?

– Просто испугалась, – она сделала шаг в сторону и споткнулась об кресло, упала в него.

– Как ты здесь без меня? – спросил он. Люба не ответила. Только еще больше разревелась. Она не предъявляла претензий, не ругалась. Тихо плакала, не смотря на него. И от ее слез становилось не по себе. Стас ушел на кухню. Он специально уехал, чтоб не натворить дел. Но она это не оценила. Поставил воду для пельменей. После вернулся со стаканом воды в комнату. Люба все ревела. Как же его раздражали слезы! Так бы и встряхнул ее. Хоть без истерики. Тихо плачет.

– Заканчивай реветь, – он протянул ей стакан с водой. Она взяла его дрожащими руками.

– Спасибо, – сказала она.

– Люб, у меня для тебя новость неприятная. Придется тебе у меня еще погостить. Сорвалась моя сделка. Пока я не найду нового покупателя, а на это уйдет дней пять, придется тебе еще погостить у меня, – ответил он. Люба опять разревелась. – Вот можно было без меня свои слезы лить? М? Зачем мне на этот спектакль смотреть?

Люба замолчала. Шмыгнула носом. Подняла на него глаза, в которых неясный свет, исходящий от телевизора, освещал стоящие слезы. Чудовище. Он был самым настоящим чудовищем и сразу по нескольким пунктам. Она ведь действительно напугалась, а он тут из себя зверя изображает. И опять это странное непонятное желание. Это неестественно. Но и такой взгляд иметь тоже нельзя. Он же с ума свести может.

– Я терпеть не могу когда кто-то плачет, – грубовато сказал он. Люба молчала. Ни упрека, ни слова только этот взгляд, который он не мог понять. Притягательный и манящий. Ведь нормально все было. Три дня он о ней не вспоминал. Значит, это просто затмение на солнце. Вспышка кометы, которая через пару дней скроется за горизонтом. Нужно переждать. Пойти закинуть пельменей. Только аппетита совсем нет. Завалиться спать? И мелкота под боком. Напиться? И окончательно потерять рассудок. Наутро ведь не сможет отражению в глаза смотреть.