— Теперь понятно, почему так легко было вскрыть дверь, — пробормотал Кирилл, нервно передергивая плечами. — Не удивлюсь, если здесь найдутся и люди, превращенные в какой-то хлам.

Я покачала головой, потерянно глядя по сторонам.

— Нельзя обратить живое в неживое. Вот если будут лягушки или вороны…

Идти в кухню или ванную я не желала, категорически не желала. Но все равно проскользнула первой, мне подчас приходилось делать то, чего я не совершенно не желала. И ведьмино чутье заставило оттеснить в сторону мужа.

Дверь в ванную скрипела ужасно, словно кладбищенские ворота. Свет был выключен, поэтому я нашарила левой рукой на стене клавишу и нажала.

Как только зажегся свет, я увидела все и резко сделала шаг назад, а после и закрыла дверь, прижавшись к ней спиной. Представшую перед моим взором картину словно выжгли на внутренней стороне век. Я закрывала глаза — и видела все в малейших деталях. Я открывала глаза — и видела глаза собственного мужа, который не понимал, что же заставило меня так сильно переживать.

— Не ходи, — приказала я Кириллу тихо и твердо.

Тот смотрел на меня сперва с растерянностью, потом с раздражением, на место которого пришло понимание.

— Я… — произнес муж и осекся.

— Не пущу. Не нужно тебе видеть, — сказала я.

Если будет нужно — силу применю, но Кирилл не увидит то, что увидела я.

— Просто позвони в Инспекцию. Прямо сейчас. Стахович, верно, совсем помешался…

За моей спиной прямо в ванне лежало тело матери Кирилла. Муж, кажется, понимал, что я прячу от него что-то ужасное, шокирующее, болезненное в первую очередь для него самого, и позволял мне уберечь его, хотя и с каждой секундой он не бледнел даже — выцветал.

— Вызову. Сейчас вызову.

Кирилл набрал нужный номер, сухо сообщил адрес в трубку, а после пошел к выходу, словно бы пошатываясь. Я двинулась следом. Дождаться опергруппу можно было и на лестничной клетке.

— Мама или Катя? — тихо, почти шепотом спросил он.

Жизнь словно покинула его лицо, глаза. Передо мной стоял оживший мертвец.

— Мама, — произнесла я.

В душе поселилась ощущение гадливости: я радовалась тому, что умерла свекровь, а не сестра мужа. А ведь нужно было просто скорбеть, без каких бы то ни было оговорок.

— Отец… Он не выдержит такого… Как она вообще тут оказалась? Господи боже ты мой…

Мужчины тоже плачут. И тогда утешать нужно именно женщине.

Я обнимала Кирилла, едва не укачивала его в объятиях вплоть до самого приезда опергруппы. Думалось, стоит выпустить мужа хотя бы на секунду — и потеряю его, ведь смерть подошла так близко.

А еще с каждой секундой все отчетливой становилось ясно: Костя собирается совершить что-то одновременно великое и ужасное, если принялся убивать так открыто и бесстрашно. Он нашел источник силы и без меня.

Еще до приезда опергруппы из Инспекции явился Левин-старший. Понятия не имела, как он узнал обо всем, да еще так рано, Кирилл ему не звонил точно, однако Александр Васильевич, с момента последней встречи словно прибавивший десять лет и изрядно поседевший, приехал в квартиру Костика.

Он вошел внутрь, не задавая никаких вопросов ни сыну, ни мне. Молча сел рядом с Кириллом на ступени и сжал его руку.

Через несколько минут Левин-старший просипел:

— Давить их надо было, тварей. Всех. До единого. Дьяволово семя.

На язык так и просилась ответная колкость, но из уважения к мертвой я сдержалась. Хотя как ведьме мне было чудовищно мерзко.

— Не нужно всех под одну гребенку, — безо всякого выражения произнес Кирилл, но я понимала, что он просто старается не ранить мои чувства, а сам… сам, скорее всего, считает так же, как его отец.

За это тоже стоило возненавидеть Костика: пропасть между магами и колдунами стала еще шире. Из-за таких, как Стахович, столько людей начнут считать нас чудовищами, невоздержанными в жажде власти и злости своей.

— Катя знает? — тихо спросил муж, не глядя на меня.

На какую-то долю мгновения показалось, будто теперь я ему просто противна, но потом рука Кирилла обхватила мою талию. Мир снова стал целым.

— Нет еще. Не знаю даже, как ей сказать. Они с Машей в гостях были, оказывается. У Одинцовых. А потом мелкой нашей надоело, решила забежать к старым подружкам, а вот Маша у любимой своей Лизоньки осталась. Что Лешка, что Лизка ревут белугами и клянутся, что Машенька от них ушла живая и здоровая… Только как им верить?