«Первый тип античного романа назовем условно “авантюрным романом испытания”… В этих романах мы находим высоко и тонко разработанный тип авантюрного времени со всеми специфическими особенностями и нюансами. Разработка этого авантюрного времени и техника его использования в романе настолько уже высока и полна, что все последующее развитие авантюрного романа вплоть до наших дней ничего существенного к ним не прибавило…» Дальше он несколько иронично представляет сюжетную схему, по которой построено большинство романов подобного типа:

«Юноша и девушка брачного возраста. Их происхождение неизвестно, таинственно. Они наделены исключительной красотой. Они также исключительно целомудренны. Они неожиданно встречаются друг с другом, обычно на торжественном празднике. Они вспыхивают друг к другу внезапной и взаимной страстью. Однако брак между ними не может состояться сразу. Он встречает препятствия…» Читая это, я чувствовала, что с подобным много раз, но как-то по-другому, уже встречалась. Своими словами доскажу: несогласие родителей, нападение пиратов, морская буря, кораблекрушение, продажа в рабство, плен, тюрьма, волшебное спасение и счастливый брак… Прозрение пришло неожиданно: со всем этим с различными вариациями я встречалась во всех скрипичных концертах, написанных в классической традиции. Но мне никогда не приходило в голову, что у формы сонатного Allegro может быть далекий предок в Древней Греции и он посылает мне и ученикам руку помощи в овладении так называемой крупной формой. Было когда-то в газетной лексике выражение: социализм с человеческим лицом. Было бы хорошо, если бы появился анализ формы с человеческим лицом, теория музыки с человеческим лицом, этюды на развитие скрипичных штрихов с человеческим лицом и многое другое в процессе освоения такого глубокого и разнообразного искусства, как музыка. Всем ученикам, и особенно тем, кто изучает музыку для себя, надо подставлять плечо и выводить их на такие высоты понимания музыки, чтобы с вершины одной горы, музыки, была бы видна другая – поэзия, третья – живопись, и далее – архитектура, философия, театр, литература, кино, природа, взаимоотношения людей, космос, наука. Делать это надо всем миром, не разделяясь на профессионалов и любителей, слушателей и исполнителей, педагогов общеобразовательной школы и музыкальной. И тогда эта горная гряда будет притягательной своей красотой, истинностью и манящей опасностью для ищущих себя в этом мире детей.

А я, наконец, поняла ценность своей вненаходимости и в родной, и в чужой системах музыкального образования и работаю так, как мне подсказывает опыт и совесть.

Юные скрипачи встречаются с музыкой эпохи барокко в очень раннем возрасте, сначала играя разрозненные танцы из барочных сюит, а вскоре и берутся за произведения барочных гигантов: Баха, Генделя, Телемана, Корелли, Вивальди, Тартини. Невероятное количество прекрасной музыки, написанной для скрипки в то время, кажущаяся техническая легкость исполнения текстов и амбиции педагогов подталкивают их включать в программы учеников произведения, презентация которых требует от учителей обширных и глубоких знаний не только по своему предмету, умения представить произведения под абстрактными названиями «концерт» или «соната» таким образом, чтобы у ученика не возникло отторжения от непонимания, а наоборот, подогрело его исследовательский и человеческий интерес к музыке, написанной триста лет назад.

Смею надеяться, что пути разрешения этой проблемы: выведение учеников на высокие орбиты познания музыки через инструмент и познания мироустройства через музыку волнуют многих думающих педагогов.

Слегка перефразируя известную мудрость, хочется сказать, что горизонт легче увидеть, поднявшись на плечи великанов. Изучение текстов таких мыслителей, как М. М. Бахтин, который напрямую не занимался практической музыкальной деятельностью (но читал некоторое время философию музыки в Витебской консерватории), может дать невероятный импульс для интереснейших открытий педагогам-практикам, часто по разнообразным причинам замыкающихся в узких рамках чисто инструментальных целей и задач, придерживающихся принципа: нас так учили. Традиции, как и все на свете, могут быть хорошими и плохими, и время от времени следует подвергать ревизии все, даже самые неприкасаемые аксиомы, коих в музыкальной педагогике скопилось достаточно.

Одна из таких аксиом: музыка понятна без слов, у нее есть собственный выразительный язык, который понятен всем без исключения. Ее содержание не поддается переводу на человеческий язык, потому что он бессилен передать тончайшие движения музыки.

Это не язык бессилен, это носитель языка плохо его знает. Вот всего лишь один из многочисленных примеров ложности этой аксиомы, фрагмент изумительного поэтического эквивалента Всенощной Рахманинова, стихотворения Майи Шварцман.

Музыканты барочной эпохи не для того создавали музыкальный эквивалент для замены слова, чтобы расстаться с ним навсегда. Они как бы переводили с человеческого языка на музыкальный, долго и тщательно подыскивая убедительные интонации. Но и этот новый музыкальный язык, в свою очередь, мог быть легко переведен обратно – в человеческое слово. В работе с детьми в скрипичном классе педагог должен быть хорошим переводчиком. Без точного понимания сути музыки в мельчайших подробностях вряд ли изучение таких космогонических произведений, как концерты барочных мастеров, принесет пользу. Вряд ли ограниченный словарный запас, такой как: выше, ниже, веселый, грустный, быстрый, медленный, громкий, тихий – будет достаточным для достижения амбициозной гуманистической цели: сделать музыку для ученика источником познания жизни.

В Великом Новгороде есть Ильина улица. Расположена она в старом городе на Торговой стороне. В конце ее белеет древняя церковь, которая так и называется «Церковь Спаса на Ильине». Когда-то, свыше пятисот лет назад, ее расписал великий иконописец Феофан Грек, и Новгород – это единственное место на земле, где сохранились его фрески. Работал он не один, расписывать большие плоскости стен, фон, одежды поручал ученикам. Но к прорисовке ликов их не допускал, расписывал сам. Наступал последний момент росписи – нанесение белильных мазков. Художник, хочется в это верить, совершал омовение, облачался в свежие белоснежные одежды, брал с собой деревянную плошку с белилами и поднимался на леса. Там он быстро касался тонкой кисточкой зрачков глаз святых, и в этот момент происходило чудо – старинные лики оживали. Изумленные ученики застывали в безмолвном почтении. Так и смотрят на нас до сих пор глаза святых, молчаливо повествуя о русских страстях.