Поэт и читатель не обязаны знать, а исследователю, которому предстоит изучить творчество поэта, не мешает задуматься над тем, что «рельеф» в его английском варианте: relief – означает не только выпуклость местности, но и снятие боли.

Поэзия, свобода, обретшая для себя закон, слово, получившее определенность стихотворения, есть снятие боли, исцеление. И это особенно важно, когда речь идет о поэзии Ширали, сказавшего некогда: «Я ж умею только там, где больно».

И если, как говорит Пушкин, поэт должен быть судим по закону, который он сам над собой поставил, то речь, обретающая в поэзии свою единственную форму, и есть этот закон, по которому оправдывается поэт, по которому уже не он, а Тот, Кто, как говорит Ширали, подносил его, подобно флейте, к губам и, вкладывая в его раны персты, сообщал ему Свою музыку, Свое дыхание, должен по праву быть признанным настоящим творцом стихотворения, точнее, Творцом поэта.

В этом, вероятно, и кроется тайна сочетания неизменности, тождественного в своей личности автора с бесконечным разнообразием и изменчивостью его стихов. Поэзия всегда творится заново, у нее нет предшественников и не может быть последователей, в том числе и в творчестве самого поэта. Но не иметь предшественников – значит быть старше всех. Поэзия бесконечно старит поэта и бесконечно молодит, ибо всегда творит его абсолютно новым. Только относительное старение – результат «опыта» – разрушение, причиняемое временем. Бег времени нельзя остановить, т. е. нельзя не стареть. Можно, однако, как это происходит у поэта, оказаться пронзаемым временем, пока оно не разъест, не выжжет, как уксус, саму возможность старения. И тогда, уже абсолютно проницаемый, не оказывающий сопротивление Времени поэт, сам становится рекою времен, речью, не имеющей ни начала, ни конца, старше которой нет ничего и юней которой нет ничего. Об этом – одни из самых глубоких в сборнике – «Стихи о времени» Виктора Ширали:

Река времени есть речь поэта, река имени или «река, которая имеет Имя», река имени поэта, имени, которое ставится над его произведениями, на обложке сборника его стихов. Оно встречает нас, предваряя всякую нашу встречу с поэзией, прежде, чем мы пойдем «под обложку», погрузимся в чтение, будем захвачены рекою этой речи. Оно провожает нас и на обратном пути, когда мы закрываем книгу.

Имя поэта – предтеча нашей встречи с Поэзией и свидетель нашей разлуки с нею, знак и залог того, что в ту же реку, ибо тем же остается это имя, можно будет войти снова, вопреки тому, что говорил Кратил.