Шрифт:
Машина опять закрутилась, и Марей потирал руки. Монжо теперь крышка. Это дело каких-нибудь нескольких часов. Марей разогрел остатки кофе, наточил свою старую бритву и раза два-три провел лезвием по щеке. Все те же привычные жесты изо дня в день. Зеркальце, повешенное на окно, звук скребущей по коже бритвы и лицо, которое видишь перед собой, то и дело гримасничающее, чтобы облегчить бритве борьбу с непокорной щетиной. Но все это не мешает думать, как хотел того патрон… И додуматься, например, до того, что цилиндр-то могли украсть и раньше, а не в самый момент преступления. Может быть, утром, а может быть, и накануне… Или еще когда-то. В конце концов, цилиндра этого никто не видел. Знали только, что он там был… Ну а Сорбье?… Сорбье, конечно, заметил: бы… И ничего не сказал?… Сорбье – сообщник?… Немыслимо. Ну вот! Порез у самого носа. Но бедняжка Линда все равно ничего не заметит. При чем тут бедняжка Линда? Послушай-ка, Марей, не слишком ли много ты о ней думаешь? Она красивая. Такая белокурая, такая непонятная! Словно явилась невесть откуда! Ну да, я думаю о ней и думаю по-хорошему. Хотелось бы помочь ей и еще, чтобы она подняла на меня свои удивительные глаза. Капельку одеколона. Немножко пудры. Синий костюм. Я привык устраивать для себя маленькие праздники из пустяков, для себя одного…
Марей увидел свое отражение в зеркале. Старый дурак! Это в твоем-то возрасте? Ты внушаешь людям страх, хотя по правде-то сам боишься людей. Они такие до ужаса живые, у них столько тайн, силы, хитрости. И любви!..
Марей тщательно закрыл за собой дверь, спустился с лестницы. Золотилась листва в саду Тюильри, а солнце, казалось, ласково пошлепывало его по спине. «Надо будет принести цветы мадам Бельяр и погремушку малышу», – подумал комиссар. Но едва он купил газеты в киоске, у него сразу все вылетело из головы.
Таинственное преступление в Курбвуа. Погиб инженер… Специалист в области атомных изысканий убит выстрелом из револьвера… Необъяснимое убийство на заводе по производству проперголя…
Заметки были довольно туманны, но составлены ловко. Они произведут сильное впечатление! К счастью, о похищении не было пока ни слова. Но это только пока! Марей сел в машину несколько удрученный. Уже сегодня вечером или завтра газеты возьмутся за него. Чем занимается полиция?… Кто нас охраняет?… И пойдет… Позвонят из министерства внутренних дел! Люилье, не повышая голоса, скажет: «Послушайте, Марей, ну приложите усилия. Вы меня ставите в ужасное положение!»
Он бросил газеты на заднее сиденье и тронулся с места. Было еще довольно рано, и он позволил себе небольшую прогулку в Булонском лесу, медленно прокатился по пустынным еще аллеям. Линда, верно, уже встала, и, должно быть, именно она утешает старую Мариетту, а не наоборот. Вряд ли она останется во Франции. Продаст виллу. Исчезнет. Уедет на свой туманный север. Нет, решительно, Марей был настроен на меланхолический лад. Он подъехал к бульвару Морис-Баррес и, прежде чем войти, окинул долгим взглядом дом. Ставни полуприкрыты, молчание, траур. Хотя и раньше-то здесь было, верно, ненамного веселее. Он толкнул калитку. Слева лежал заботливо ухоженный садик. Розы, всюду розы. Клумбы, целые массивы, гирлянды. Своды беседки обвивала глициния. В глубине, справа от виллы, находился гараж. Марей полюбопытствовал, сделав крюк: в гараже стояла сверкающая «ДС-19». С домом гараж не сообщался. Их разделял узкий проход, куда выходили окна одной из комнат, по всей вероятности кухни. Марей вернулся обратно и позвонил. Ему открыла Мариетта: казалось, она еще больше постарела и морщин прибавилось. Узнав его, она невольно отпрянула, словно он стал для нее олицетворением дурных вестей.
– Сейчас узнаю, – проворчала она.
Линда ждала его в гостиной, и Марей оробел еще больше, чем накануне. Это была совсем другая Линда. Статуя, задрапированная в черное, со склоненным лицом и опущенными ресницами под высокими арками бровей. Усталым жестом она указала на кресло.
– Удалось вам что-нибудь выяснить? – спросила она.
– Возможно, я напал на след, – сказал Марей. – Не знаю, правда, куда он ведет. Но мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Не показалось ли вам, что в последние дни мсье Сорбье был чем-то озабочен?
– Нет… Ничего такого я не заметила.
– Может быть, к нему приходил кто-то, я имею в виду кто-то посторонний…
Она не дала ему договорить.
– Мой муж никого не принимал. Когда он возвращался с завода, мы с ним немножко беседовали, потом он работал часов до девяти, до самого ужина. А после мы иногда музицировали.
– Он рассказывал вам о своих исследованиях?
– Нет. Я все равно не смогла бы ничего понять.
– А по воскресеньям?
– Мы выезжали прогуляться. По вечерам ужинали у друзей, а иногда друзья приходили к нам играть в бридж.
– Одни и те же друзья?…
– Да. Роже Бельяр, Кассан, супруги Оберте.
– В общем, весь заводской штаб?
– Пожалуй.
– А за пределами этого круга?
– Никого.
– Мсье Сорбье выезжал за границу?
– Очень редко. Два года назад он провел шесть месяцев в Соединенных Штатах. В прошлом году прочитал несколько лекций в Кембридже… Вот, пожалуй, и все.
– Вы сказали, что мсье Сорбье обычно работал до ужина. Я полагаю, он приносил с завода какие-то бумаги, документы.
– Конечно. Он всегда был с портфелем.
– У вас ни разу не возникало ощущения, что он принимает особые меры предосторожности?
Линда задумалась. Потом сказала:
– Нет. Я знаю только, что он всегда запирал на ключ ящики письменного стола… А вечером непременно совершал небольшой обход… О! Скорее по привычке… Он всегда был очень аккуратен, очень организован.
– Ему кто-нибудь звонил сюда?
– Случалось иногда, но очень редко. Знали, что он целый день на заводе.
– А вчера или позавчера вы не заметили никакого подозрительного звонка?