Марина спокойно подошла, нагнувшись вытащила сумку, открыла ее и извлекла из внутреннего кармана пакет, в который засунула сумку и вышла из туалета.

На нее смотрели и хихикали некоторые одноклассники, но она не смутилась, какая-то внутренняя сила поднималась в ней. Она поняла, что никого не боится и ей просто безразлично, что они делают.

«Музыка, папина музыка», – повторяла она как мантру про себя, ожидая, что она сейчас заиграет, – «Вот бы мой отец им показал», – горько подумалось ей.

– Сикорская, – кто-то окликнул ее, – это только начало.

Марина медленно повернулась к ним, молча оглядела их всех, словно запоминая каждого, ведь сегодня они к ней повернулись совсем другой стороной.

– Да, ты прав, – она обращалась к тому, кто это затеял, – это только начало. Для тебя. Молись, чтобы это все поскорей закончилось для тебя, – и не обращая на дальнейшие слова вышла из школы.

После всего этого ее оставили в покое, больше не прикасались к ее вещам, не подтрунивали, но Марина чувствовала в этом какой-то подвох, все вокруг сигналило о том, что это затишье перед бурей, но она решила не тратиться на волнения, а просто подождать, когда кто-нибудь высунется из засады.

Старушек, сидящих на лавочке во дворе или около подъезда, все старались избегать. Но не Марина. Они почему-то ей были даже симпатичны, и ей все время хотелось помочь им, просто так, от души, ведь многих забыли дети, внуки, и им очень не хватало простого человеческого общения, чтобы можно было поделиться рассказами о молодости, своей жизни, о которой они, вспоминая, даже внешне становились моложе. Марине очень нравились такие преображения.

Она останавливалась, чтобы побеседовать с ними, выступая больше слушателем, нежели полноценным собеседником. А иногда случались перепалки между собой, особенно, когда кто-то начинал приукрашивать себя или умалять достоинства других. В такие моменты они напоминали Марине петухов на боях, и она старалась под шумок тихонько исчезнуть. Но больше всего ей нравилось, когда они пели, то протяжно, тоскливо, то задорно игриво и эти мелодии ей напоминали об отце. Музыка манила ее, своими переливами, тайнами, и было желание познать эти закорючки, с помощью которых писали музыку, но мама была непреклонна.

Никакой музыки и всего, что с ней связано. От большого горя утраты остались злость, ненависть и большое неприятие ко всему, что делал отец, а особенно к музыке. Мама даже слушать ее запрещала, поэтому музыка звучала только классическая и по праздникам. Бороться было бесполезно, и бессилие выливалось в отчуждение от коллектива.

Со временем Марина забыла о затишье, а к ней стали проявлять внимание мальчишки, оказывая знаки внимания. Они пригласили ее в закрытую группу в социальной сети и иногда, вечерком, Марина брала мамин телефон и заходила в социальную сеть, ее тариф позволял многое. В этой группе одноклассники и их друзья обсуждали многое, в том числе и музыку, и щекотливо-интересующие темы, иногда обзывались, на Марину в том числе, и один раз она забыла выйти из своего аккаунта…

Поднялся бунт на корабле со стороны матери, которая начала разбирательства. Многие в классе ополчились против Марины, объявляя бойкоты, родители одноклассников ссорились, этим событием заинтересовались газеты, которые тут же подхватили фейковую новость, не разобравшись, разнесли обвинение по всему миру. А Марине в это время хотелось уснуть и спрятаться от всех.

– Что значит не хочу?! Иди в школу как ни в чем не бывало! Мы им еще покажем.

«Что покажем, мамочка, что покажем?», – спрашивала она ее про себя, не решаясь спросить напрямую, и решив ее как-то отвлечь, начала расспросы о своих родственниках, ей хотелось понять, ее видения – это дар или сумасшествие, галлюцинации, может в их роду были умалишенные, безрассудные.

– Мама, а это правда, что в роду отца были шаманы? – внезапно спросила она.

Мать удивленно взглянула на дочь:

– А ты это с чего взяла? Бабки тебе наплели всякую ерунду, – она попыталась ответить цинично и пренебрежительно, но у неё не получилось. Дочь почувствовала фальшь и пристально взглянула на маму, а та, пряча взгляд, выдала себя с головой. Поняв, что дочь не отступится, она что-то вспоминая, задумчиво произнесла:

– Знаешь, а ведь у твоего отца был славный род по материнской линии. Его мама, была смешанных кровей и в ней переплелись многие культуры. У твоей бабушки по материнской линии были и шаманы, и повитухи, очень мудрые и уважаемые женщины, а по отцовской…, – она задумалась на мгновение, – а по отцовской, Георгий рассказывал, по-моему …, – и она не договорив, ушла вглубь комнаты, а оттуда возвратилась с какой-то иконкой, – вот, – вручила она Марине, – это серебряная, очень старинная и дорогая вещица принадлежала твоей прабабке, поговаривали, что у нее дар какой-то был, который передавался женщинам в четвёртом колене, по отцовской линии, видели они многое…, – затем оглядев Марину с головы до ног, прикинув что-то в уме, с недоверием произнесла, – видимо тебя эти сказки не касаются…

А Марина чувствовала, как в висках пульсирует кровь.

– Моя дочь, что – псих?! – слышала Марина обрывки беседы мамы с классной руководительницей. – Накажите этих учеников и все! Моя дочь, ни в каких специалистах не нуждается! – возмущенно кричала она.

– Специалист и с ними работает, мы все вместе работаем, – пыталась она успокоить ее средних лет учительница. – Есть ведь еще и возрастные проявления, это же период полового созревания.

– Что? Да я вас под суд отдам! Какое половое созревание в 14 лет? Она маленькая еще об этом думать! И свои предположения себе оставьте и сами к психологу идите!

– Есть возрастная психология…

– Идите вы подальше со своей психологией!

Классный руководитель умолкла, подождав, когда родительница немного успокоится, и тогда решила направить разговор в другое русло:

– Ну хорошо. Давайте оставим эту тему. Я только хотела у Вас спросить вот что – Марина увлекается музыкой, и учитель музыки говорит, что у неё прекрасный слух и она великолепно поет!