Шрифт:
Таким коротким, но емким и обвинительным был её рассказ. Он закончился, и теперь она ждала соответствующей реакции. Но те, кто дышал ниже уровня сцены, не торопились с вопросами. В принципе, им и так всё было ясно, что нет ничего ясного.
А она ждала.
– Что скажите?
Всё-таки это она не выдержала.
– Что я должен сказать?
Я посмотрел влево. В руках у Валеры уже не было телефона. Его руки были пусты. Но выражение лица, бравшее свои истоки в горячей сердечной мышце, не было пустым. В нем было много мыслей и ещё больше ненависти. А ведь ранее её там и так было предостаточно.
– Чего ты хочешь от нас?
– Ничего.
Ответ прилетел слишком быстро. Словно это был вовсе не ответ, а заготовка. Такие раньше встречались в старых моделях мобильников. Типа «Я занят. Перезвоните».
То есть было ясно, что девица врет и не краснеет.
– Так ли это?
Лицо Валеры Плеханова издевалось.
– Такова ли правда? – говорило оно.
– Так…
Очень неуверенно.
Мне и трём другим игрокам было интересно наблюдать за зарождением малой словесной баталии. В прошлый раз все мы по больший части молчали. Сегодня же Валера сделал нечто новое. Он ввязался в спор.
– Так нечестно.
– Давишь на жалость?
Четверо рассмеялись. Девушка в бессилии рухнула задом на телевизор.
– Вы злые?
Казалось, она вот-вот заплачет.
– Прошу не оказывать давления на жюри!
Рисованное лицо недовольно кривлялось между женских ног.
– Это против правил!
Вняв замечанию, девушка смахнула рукой так и не проступившие слёзы и подскочила с телевизора. Но потом внезапно включился женский мозг. Она обернулась, слегка нагнулась и уставилась своими невинными голубыми глазами на рисованное лицо.
– Ты кто такое, чтобы мне указывать?! – громко поинтересовалась она, и брови её при этом пошли зигзагом.
Её правая нога слегка дёрнулась, но осталась на месте. Дорогую туфлю на ноге было жалко портить из-за ерунды.
– Ты – ерунда! – заявила красотка и гневно ткнула пальцем в сторону рисованного лица.
Чуть погодя она развернулась и ткнула тем же самым пальцем в тех, кто сидел ниже:
– Вы все тоже ерунда!
Только вот теперь красота была утеряна. Прежде милое женское личико стало кривым и безобразным из-за переполнившего его выражения неуемного каприза. Теперь слёзы текли по щекам самые настоящие. И рот кривился и стонал:
– Уроды вы все! Мужики поганые!..
Я не видел со своего места рисованного лица. Его заслоняли части женского тела. Однако это не означало, что лицо бездействует. Оно было по-своему недовольно. И поэтому оно кричало, изредка проглядывая одним глазом между женских ног:
– Ну, кто уже врежет этой шлюхе по лицу? Даю миллион!
Я улыбнулся. Я подумал, что это очередная хохма. А вот Пётр воспринял призыв-предложение всерьёз. И не успел я опомниться, как его кулак оказался на сцене и метко скользнул по воздуху.
– Получи, тварь! – слова заглушили звук соприкосновения костяшек со скулой.
Однако звук падения все расслышали чётко. Это милая дама мертвым грузом рухнула на телевизор, перевернула его и, скорее всего, сломала…
Снова раздался белый шум помех. И голос рисованного лица уже не звучал.
Глава третья
– Ты пробовал не думать?
– Пробовал.
– И как?
– Не получилось.
На улице уже стемнело. Я вышел чёрным ходом всего-навсего минуту назад. Моя цель якобы была банальна, скучна и прозаична – хотелось немного прийти в себя на свежем воздухе.
Дверь позади быстро захлопнулась. И там, за ней, остались мои друзья, мои враги и некое тайное общество, устраивающее самые необычные состязания между мужчинами и женщинами.
– Наконец-то, – сказал я, обращаясь к ночной прохладе.
После душного помещения интеллектуальных прений она была самой необходимой вещью.
Впрочем, меня никто не заставлял быть там, внутри помещения. Тем более что я был полностью согласен со всем тем, что там творилось: с каждым словом, с каждым жестом. Даже с ударом в глаз. Он позабавил меня в своей примитивной форме. И всё же это было слишком. Чересчур для второго раза.
Другое дело здесь.
В тёмном проулке мне сразу стало лучше и спокойнее. Я вышел сюда с тяжёлым сердцем. Но мне быстро полегчало. Пульс устаканился. Мозг снова начал работать адекватно. И ему совершенно точно стало ясно, что сорок пять минут социального нигилизма в подпольном сообществе – это серьёзное испытание для психики.