Мне старшие товарищи посоветовали: уж если я хочу, чтобы меня взяли наверняка, надо вступить в партию. И я подал заявление с просьбой принять меня кандидатом в члены КПСС. Моя кандидатура везде прошла на ура. Стал я ходить на офицерские партийные собрания, хотя был ефрейтором. Там впервые испытал легкий партийный шок, послушав, как критиковали моего командира взвода за пьянство и аморальное поведение.

В подразделении негласной охраны проработал добросовестно около восьми лет, правда, частенько конфликтовал с начальством. Я был членом партбюро подразделения. Очень неудобным: все время ратовал за справедливость. Меня всегда выдвигали на партийную должность из «народа». И если бы мне на первых порах не попался такой замечательный командир-наставник, как майор Николай Гаврилович Дыхов, я бы ушел из этой системы. С большим пиететом я уже не относился ни к одному своему следующему начальнику.

Дыхов, когда меня пригласили на работу в органы, приехал познакомиться с моими родителями. С ним был коллега – подполковник Иван Иванович Приказчиков. Отцу они очень понравились, и до конца жизни он вспоминал об этой встрече. В сущности, Дыхову и Приказчикову я обязан тем, что из меня с самого начала службы что-то чекистское получилось. Они действительно стали моими духовными отцами-наставниками.

Уже через несколько месяцев после начала работы я досрочно сдал офицерский минимум и получил звание младшего лейтенанта. Через два года присвоили очередное звание, еще через три – следующее. Старшим лейтенантом я пробыл шесть лет – никак не мог заслужить соответствующую должность из-за строптивости.

В 75-м году поступил во Всесоюзный юридический заочный институт. В 80-м мне казалось, что я уже очень квалифицированный юрист и могу решать самостоятельно сложные вопросы. Но юридической практики совсем не было, и я как-то незаметно начал терять квалификацию правоведа.

Учеба в институте сказывалась на материальном положении семьи. Когда начиналась сессия, мне платили только сто рублей в месяц. Этих денег было слишком мало, чтобы содержать четверых.

В 78-м году сбылась наша самая большая мечта: мы получили свою отдельную, трехкомнатную квартиру на проспекте Вернадского. Въехали в нее, а денег на обустройство не накопили. Один раз, правда, мне выплатили за военное обмундирование очень большие по тем временам деньги – восемьсот рублей. Мы положили их на сберкнижку. Этих средств нам хватило, чтобы обставить кухню и купить шторы. Еще мы приобрели арабскую кровать. Началась новая жизнь, которую сопровождала вечная нужда.

Тогда же приятель уговорил меня купить, а точнее, «взять в кредит» «Запорожец» с четырехлетним стажем. Первое лето машина ездила, а потом я ее постоянно ремонтировал. Она, как я потом понял, ломалась из-за перегрузок. В «Запорожце», помимо водителя, умещались мой грузный отец, мать, супруга и двое детей. Когда мы переезжали на лето в деревню, на коленях у отца стоял телевизор. Багажник, который у «Запорожца» спереди, тоже был завален. Еще и на крыше перевозили вещи. В таком виде мы мчались в Молоково. Эту старообрядческую деревню между собой мы называли Простоквашино.

Подшипники колес, разумеется, рассыпались. Но нам самим такие условия передвижения не казались ужасными. Отец, кстати, выступал против покупки машины. Даже назвал меня «буржуем». Но всего лишь раз доехал на «Запорожце» до деревни и больше об электричке не вспоминал.

Машина, новая квартира, подрастающие дочки… Приходилось постоянно занимать деньги. Их катастрофически не хватало.

В ту пору началась война в Афганистане. Нашему подразделению поручили организовать охрану Бабрака Кармаля. Этим занимался Владимир Степанович Редкобородый, впоследствии, в 1991 году, ставший по моей протекции начальником Главного управления охраны. Начались челночные поездки сотрудников 9-го управления КГБ в Афганистан.

Смена состояла из десяти человек. Они лично охраняли Бабрака Кармаля в течение полугода, а потом приезжали новые сотрудники. Никто, конечно, в глубине души не чувствовал, что выполняет интернациональный долг на этой войне, – все ездили в Афганистан, чтобы заработать. Другой возможности поправить материальное положение просто не было.

Вот и я, как только начались поездки в Кабул, подошел к начальнику и говорю:

– Хочу подзаработать, тяжко стало.

И вскоре отправился в командировку в Афганистан на полгода. Вернулся в начале 82-го года. Продал «Запорожец», купил «Жигули», обставил, наконец, квартиру. Произошло и продвижение по службе. Мне предложили должность повыше и присвоили звание капитана.

В ноябре 82-го умер Брежнев, и меня пригласили в личную охрану Генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Владимировича Андропова. Я стал старшим выездной смены.

Эти полтора года особенно приятно вспоминать. Что бы ни говорили теперь об Андропове, я испытываю к нему только глубокое уважение.

После его смерти я вернулся в свое подразделение. Недели две поработал у Горбачева – ему только начали набирать постоянную охрану. Нескольких дней хватило, чтобы почувствовать: у Горбачевых – свой, особый климат в семье. На госдаче, например, было два прогулочных кольца – малое и большое. Каждый вечер, в одно и то же время, в семь вечера, Раиса Максимовна и Михаил Сергеевич выходили погулять по малому кольцу. Он в это время рассказывал ей обо всем, что случилось за день. Она в ответ говорила очень тихо. Для нас сначала было неожиданностью, когда Раиса Максимовна вдруг спрашивала:

– Сколько кругов мы прошли?

Не дай бог, если кто-то ошибался и отвечал неправильно. Она, оказывается, сама считала круги и проверяла наблюдательность офицера охраны. Если он сбивался со счета, то такого человека убирали. Коллеги быстро усвоили урок и поступали так – втыкали в снег еловые веточки. Круг прошли – елку воткнули. Когда Раиса Максимовна экзаменовала их, они подсчитывали веточки. Так было зимой. А уж как охрана летом выкручивалась, я не знаю, может быть, шишки собирала…

Был еще эпизод, характеризующий экс-первую леди СССР. Ей привезли в назначенное время массажистку. А г-жа Горбачева в это время совершала прогулочный моцион. Офицер охраны остановил машину с массажисткой и предупредил: